- Сверчок, - задумчиво протянул Михаил Прокофьевич. - Хорошо. Правда, хорошо.
- Мне тоже нравится. Сразу что-то давнее вспоминается. Русское. Деревянный домик, печурка...
- За окном вьюга. И сверчок поет свою песню.
- Точно. Папа любил все это. Даже ложки деревянные собирал, посуду старую. Тетя Вера только кувшинами папиными пользуется, другие вещи на ее чердаке лежат.
- Теперь я понимаю, почему вы Маслова любите. И даже вижу...
- Что - видите?
- Так, не важно. Значит, Николай Николаевич - ваш отец? Правду говорят, что жизнь интереснее любой книги... Когда ваш папа умер, я из Старгорода уже уехал. Мой друг, Володя Тихонов - он у нас внештатным фотокорреспондентом в газете подрабатывал - снимал тогда... на похоронах. Рассказывал, что много людей пришло проститься с Николаем Николаевичем.
- Спасибо.
- За что?
- За то, что вспомнили папу.
Они замолчали. "У Софьи ко мне просьба какая-то была, - вспомнил Киреев. - Может, спросить самому? Стесняется, наверное".
- Софья, у вас было ко мне дело? Я же не настолько наивен, чтобы поверить в то, что вы пришли мне помочь собрать вещи.
- Вы не верите в бескорыстность? - улыбнулась Воронова.
- Верю, - серьезно ответил Михаил Прокофьевич. - Но и дело ко мне у вас есть. Или я ошибаюсь?
- Не ошибаетесь. И мне теперь будет легче изложить мою просьбу.
- Слушаю вас.
- А слабо нам больше друг другу не "выкать"?
- Если это и есть ваша... твоя просьба, то мне ее легко будет исполнить.
- Нет, это предисловие. А дело мое вот какое. Я, к сожалению, очень занятой человек. В Старгороде много лет не была. Тетя Вера зовет, я обещаю, но вместо Старгорода то в Германию, то во Францию летаю. Это не оправдание, Михаил, просто констатация факта. А совсем недавно погиб мой дядя, брат отца. Ему я очень многим обязана, очень многим, если не всем. Перед смертью дядя принес мне икону - это наша семейная реликвия. Надо сказать, что у папиного брата ни жены, ни детей не было - я, так получилось, его единственная наследница. И вот икона. Сейчас она для меня - и память о родителях и дяде, и ниточка, связывающая меня с родиной. Я намеревалась держать икону дома, но с недавних пор мне захотелось... захотелось...
- Говорите. Говори, я пойму.
- Я очень на это надеюсь. Поэтому и пришла скорее за советом, - Софья импровизировала на ходу, но спроси ее кто-нибудь сейчас, правду говорит она или нет, Воронова затруднилась бы с ответом. - Продолжу, не возражаешь? Я словно почувствовала, что иконе хочется вернуться в Старгород. Это, верно, звучит странно...
- Совсем наоборот. Если бы вы... ты знала, с каким удовольствием я слушаю. Мне сейчас о подобном много приходится думать.
- Да? Тем лучше для меня. Признаться, я боюсь выглядеть в глазах других людей смешной... Многие годы, что годы - века, наверное, икона находилась в Старгороде. Я не могу, не умею молиться, хотя иной раз, поверь, мне этого хочется. Она стоит в моей комнате, как сирота. А с другой стороны, я от нее и отказаться не могу. Не имею права. Что же мне делать?
- Софья, ты говори. Ведь ты решила уже что-то. Так?
- В общем, да. Я хочу на какое-то время отвезти икону в Старгород. Мне кажется, что в домике моей тети ей будет как-то... сподручнее. Ты не согласен?
- Это твое решение, Софья. В любом случае, я рад, что для тебя икона уже нечто большее, чем доска и краски. А все остальное не важно.
- Не важно, что я чувствую?
- Важно, очень важно. И то, что ты чувствуешь, и что собираешься делать. Просто... как бы это точнее сказать... То, что порой нам кажется собственным решением...
- Решено за нас?
- Нет, я неправильно выразился... Что делать с иконой - решать тебе. И кому-то очень важно, что ты решишь, как отнесешься к ней. Но ты думаешь, сама икона у тебя оказалась случайно? Случайно я нашел те деньги и пришел к твоей подруге?
- И мы оказались родом из одного города...
- И ты пришла именно меня просить отвезти икону в Старгород. А я должен решать, как мне быть. И что все это значит?..
- Что? Но, прости, ты или усложняешь все, или...
- Да. Я тебя хочу просить: разве трудно передать икону...
- С кем-нибудь другим? А с кем? Тетя Вера из Старгорода не выезжает, больше ни родственников, ни знакомых у меня там нет... Передать с шофером новоюрьевского автобуса? А разумно ли это?
- Соня... Мне действительно нетрудно. Но я почему обо всем этом заговорил? Еще час назад я думал, что о моих истинных намерениях будет знать во всем белом свете лишь один человек маленькая девочка, которую зовут Лиза.
- Истинных? Девочка? - искренне удивилась Софья.
- И вот теперь я должен выбирать: либо мне сказать тебе правду, либо...
- Признаюсь, Михаил, я заинтригована. Ты едешь не в Старгород?
- Не еду, а вроде еду. Господи, ерунда какая-то получается. А все куда как проще.
- Ты мне, кажется, кофе предлагал. Я бы не отказалась. Киреев молчал. Было видно, что внутри него шла борьба.
- Я женщина, следовательно, любопытна. Мы чайник уже упаковали?
- Какой чайник? Ах, чайник! Сейчас я согрею воду. - И бормоча: "Сам я чайник", Киреев отправился на кухню.
- Михаил, а как тебя в школе звали? - спросила вдогонку Софья.
- Кир, Кира - и в школе, и в институте, и когда в районной газете работал. Кстати, меня недавно об этом кто-то спрашивал... Лиза или Наталья Михайловна?
- Боже мой, одни женщины. И опять эта таинственная Лиза. Кто она?
- Лиза Боброва. Чудесный маленький человечек. А еще Лиза - мой учитель.
- Учитель?
- Да, я не шучу. У Лизы лейкемия. Нас познакомил один хороший человек... врач. Та самая Наталья Михайловна. Еще один мой учитель.
- А чему они учат тебя?
- Очень разным вещам. Например, Лиза учит, как жить с болезнью...
- Жить с болезнью?
- Вернее, жить вопреки болезни. Громковато сказано?
- В самый раз.
- Спасибо. Как кофе?
- Честно?
- Понял.
- Не обижайся, он же растворимый.
- И не из лучших. Виноват.
- В районе Кузнецкого есть кофейня. Я приглашаю и угощаю. Там мне как постоянному клиенту сварят чудесный кофе по-турецки.
- За приглашение - спасибо, но в этом городе у меня завтра останется только одно дело сходить на именины к Лизе. У нее дома я и переночую. - Неожиданно Киреев хлопнул в ладоши: Идея! Мы икону - в контейнер. Утром подвезете, могу я подъехать. В Новоюрьевске контейнер встретят моя сестра и зять.
- Значит, говорить не хочешь. Дело твое. Что ж, за кофе спасибо, мне пора.
- Софья, не обижайся. Пожалуйста.
Самое интересное, что для Вороновой отправка иконы в контейнере была выходом. Но... Софья была обижена. Ей показалось, что постепенно в течение вечера между ними родилось что-то, чему трудно дать определение. Точнее, все это можно было бы определить как доверие. Несмотря на обилие друзей, приятелей, просто знакомых, в жизни Софья доверяла единицам. И вот сегодня, сейчас, когда доверие рождалось, как нечто трепетное, живое... Воронова направилась к входным дверям.
- Вот дурацкая ситуация. Софья, послушай, да остановись же!
- Кричать-то зачем? Ладно, надо действительно остыть. Я даже забыла, что ты серьезно болен.
- Вот только без жалости, хорошо?
- Хорошо. Только, согласись, мы так много говорили сегодня о чем-то иррациональном и вдруг икону в контейнер...
- Согласен, некрасиво. А как тебе такой вариант: я послезавтра беру икону, но...
- Продолжай.
- Я просто не знаю, что будет дальше.
- То есть?
- Я хочу пойти в Старгород пешком.
- Пешком? А откуда?
- Честно говоря, пока не знаю. Собирался отправиться на центральный автовокзал. В каком автобусе любого направления от Москвы, кроме северного, будут места, туда и поеду.
- Прости, а зачем тебе это? Все, молчу, - Софья вдруг поняла, что вопрос этот лишний. А еще она поняла другое: - Ты можешь не дойти. Да? Михаил пожал плечами:
- Я надеюсь на лучшее, но... Смутно все в голове. Что-то зовет в дорогу...
- Или кто-то?
- Верно. - После некоторого молчания спросил: - Ну что, доверишь икону?