- Горемычная, - вздохнула женщина, с которой я разговаривал. - У нас здесь дом престарелых находится. Прошлой осенью его закрыли - говорят, у бюджета нет денег на его содержание. Почти всех больных разобрали, а человек пять-шесть остались. Некому их было забирать. Вот и остались они здесь, никому не нужные. Как эти старики зиму пережили - ума не приложу. Мы их, конечно, подкармливаем, но...
Вот такие впечатления, Славик. Ну как, опубликуешь? Никонов сидел мрачный.
- Ты же не ребенок, Кира. У меня администрация района - учредитель газеты. Завтра опубликую, послезавтра выгонят.
- Понятно.
- Что понятно?
- Что собираться за бутылочкой и обсуждать устав и комфортнее и безопаснее. Не обижайся.
- Нет, я обиделся, Кира. Да, я слышал об этом доме. А чем я могу помочь этим старикам? Молчишь? Ты, чувствую, стал сторонником теории малых дел? Помнишь, в институте нам рассказывали об одном из "отцов" этой теории - Каутском? И о лозунге его: "Конечная цель - ничто, движение - все". Не забыл, как Каутского называли - оппортунист. Киреев горько улыбнулся:
- Славно у тебя, Никоныч, получается. Всем ярлыки повесил?
- Ничего я не вешал.
- Как же, историк ваш и его сторонники - идиоты, я - оппортунист. Я не обижаюсь, Славик. А вот за стариков обидно. Ну какое же это малое дело - шесть человеческих душ от смерти спасти?
- Как? Ты ответь - как?
- Друг мой, а как же быть с уважаемыми людьми из СССР? Даже депутат есть. Что, нельзя было выбить у вашего главы администрации одну палату для них в больнице, чтобы люди не мерзли, забытые всеми в руинах своего дома? Жители Соболево смогли накормить этих несчастных, а целый район не может? Вот если бы этим ваш СССР занялся - ты бы стольких людей в свои ряды привлек.
- Погоди, я тебе скажу...
- Нет, дай я скажу, а потом говори, что хочешь. Тебе не интересны слова преподобного Серафима. Жаль. Знаешь, как их можно перефразировать? Хочешь сделать людей свободными - сначала освободись сам. Хочешь, чтобы тебя полюбили, - полюби сначала сам. Хочешь что-то получить отдай сначала свое. Ты не думай, что я тебя учу жить, - избави Бог. Меня бы самого кто научил. Просто я хочу, чтобы ты не повторял моих ошибок. Надеюсь, у тебя будет время это понять. - Киреев замолчал.
- Говоришь, спасись сам? Кира, ты что молчишь?
- Все силы со словами ушли. Шучу.
- Слушай, а ты, случаем, не болеешь?
- Нет. Сказал же - устал немного. Да, спасись сам.
- И с чего мне начать свое спасение?
- Считай, что я не заметил твоей иронии. Для начала спасите всем миром этих стариков. Они все еще в деревне, а осень и зима не за горами. Пошли в Соболево Назарову... Попроси учителя-казака связаться со своими коллегами в соболевской школе.
- Этого...
- Да-да, идиота, как ты его назвал. Мне кажется, он парень энергичный.
- Точно.
- Вот и воспользуйся этим. Напомни ему о казацких обычаях, о милосердии. Да что я тебе говорю, ты все сделаешь, как надо.
- Есть кое-какие идеи.
- Вот и хорошо... Кстати, все-таки спрошу. Заранее извиняюсь, если буду бестактным. Где Лена?
- Вопрос, конечно, интересный. Сейчас расскажу. Выпью еще одну рюмочку и расскажу.
- Но она жива, здорова?
- А что с ней сделается? Ушла от меня Ленка. На соседней улице живет. Слушай, брат Кира, мою печальную повесть. И ты поймешь, почему я столько пью.
- Почему?
- А потому, что все бабы - стервы.
- И Ленка тоже?
- Она - в первую очередь. В Тулу я уезжал на неделю, по делам. Вернулся на день раньше. Думал, сюрприз будет.
- Неужели...
- Да, почти как в анекдоте.
- Ленка... Не верю.
- А зря. Нет, в постели они с тем хорьком не лежали. Захожу, вижу: сидят голубки на кухне. Бутылочка вина на столе, сырок порезан. Лена вскочила, когда я в прихожую вошел, глаза сверкают, красная вся. А мужик тот, что с ней сидел, засуетился. Как здорово, что вы приехали, Вячеслав Павлович, у нас на работе событие - решили отметить. Какое, спрашиваю, событие может быть в санэпидемстанции? У сосновских школьников всех вшей вывели? Не дождетесь. Пока у нас, говорю, каждая гнида мечтает стать вошью - такому не бывать. Ты понял мой намек, Кира? Ленка завелась. Как ты смеешь оскорблять честного человека? Ардальон Казимирович порядочный, но очень одинокий
- и дальше в том же духе. Представляешь - Ардальон. Ну и имечко Казимир своему сыночку дал.
- И она ушла?
- Что ты! Мы вроде как помирились. Я даже перед этим... извинился. Представляешь? Конечно, гнида - это резковато.
- Резковато. А что было дальше?
- Да ничего. Как выпью - будто бес в меня вселяется. Фантазия начинает работать. Представляю, как Ардальон Ленку мою на кухне лапал...
- А если не лапал?
- Я же говорю - воображение. Завожусь. Начинаю с Ленкой отношения выяснять. Однажды возьми да скажи ей: "Этот Ардальон-шампиньон хоть целоваться умеет?" Знаешь, что она мне сказала?
- Догадываюсь.
- Вряд ли. В отличие от тебя, говорит, у него не только язык работает. Ну я и вмочил ей... Она повернулась и ушла.
- К сыну Казимира?
- К кому? Нет, к своей матери. Ну, давай, говори, что я свинья, что сам спровоцировал женщину. Давай. Ты же всегда любил на темы морали писать... А с другой стороны, - почти уже кричал Никонов, - она своим ответом фактически во всем призналась.
- Кто ты - решать тебе самому. А я тебе лучше стихи почитаю.
- Стихи?!
- Я, когда стихи читаю, всегда успокаиваюсь.
- Валяй, если это не очень длинно, - сказал озадаченный Никонов. "Простить, это значит - забыть"
Я слышал такое однажды. Забыть... Будто гвоздик забить
Так просто, так сложно, так важно. "Прощаю", - скажу не солгу,
Лишь душу сомненьем наполню: Простил - то есть я не напомню,
А вот позабыть не смогу.
- Здорово. В самую точку. Ты сочинил?
- Смеешься?
- Евтушенко?
- Игорь Козлов.
- Не слыхал такого.
- Хороший поэт. Водит в море корабли и пишет стихи. Они помолчали.
- И что ты будешь делать дальше? - спросил наконец Михаил друга.
- Понятия не имею. Но к ней на поклон не пойду. Я человек тоже гордый. Я не прав?
- Откуда я знаю? Тебе ответишь - опять оппортунистом назовешь. Или гнидой. У тебя, Никон, не заржавеет.
- А мне, представь себе, не смешно. Козлов, в отличие от тебя, правильно все говорит: не могу забыть - и все тут. Какие могут быть здесь советы?
- Слава, - думая о чем-то своем, спросил Киреев, - детей, кажется, у вас не было?
- Не дал Господь, слава Богу.
- Не говори так... И все-таки, можно я дам тебе совет?
- Валяй. Заранее знаю, что скажешь: иди - мирись. А шиш ей с маслом, пусть сама придет.
- Не ходи.
- Ты это серьезно?
- Вполне.
- Интересно. Что же ты посоветуешь?
- Уже.
- Что?
- Посоветовал. И пока сидишь дома, представь, что все твои фантазии - верны. Ленка тебе изменила. И не раз, не два, а все дни, пока ты в Туле находился. Представил?
- То есть как это все дни?
- А вот так. Все мы люди, все мы слабы. Ардальон Казимирович, видно, опытный сердцеед. Ты в последнее время много жене внимания уделял? То посевная, то уборка, то опять посевная.
- Постой-постой. Зачем ты все это мне говоришь? Ты что, оправдываешь ее?
- Нет, я просто ее не сужу.
- Но она же не имела права... пока я там... вот здесь, в моем доме.
- А где ей это делать? Ей же не семнадцать лет.
- Слушай, Кира, ты... ты...
- Говори, не бойся.
- Нельзя же таким циником быть. Ты меня поражаешь. "Все мы люди, все мы слабы". А долг? А верность? Просто слова?
- Славик, только без патетики. Мы же не на обсуждении устава СССР. А когда ты пять лет назад ко мне в Москве со "старой знакомой" пришел и попросил меня на пару часиков комнату вам предоставить - это как? Или что положено Юпитеру, то не положено быку?
- Ой-ой-ой, вспомнил. Скажешь, ты перед своей Галиной чист?
- Не скажу. Просто очень хочу, чтобы ты понял: за все в жизни надо платить. Я заплатил. Галя теперь жена другого человека.