На практике же всё обстояло совсем не так радужно. Вся новая техника или её отдельные модернизированные элементы были под грифом «секретно». И для её изучения и последующей работы требовался допуск «на секретность» определённой формы. Большинство же «партизан» такового не имели, а если когда-то и имели, то сроки действия его уже давно закончились, и требовалось повторное оформление необходимых документов. Процедура эта слишком муторная и длительная. Требовались всевозможные проверки со стороны различных «секретных служб». И поэтому вся переподготовка сводилась обычно к тому, что толпе «партизан» показывали образцы новой техники издали, руководствуясь принципами: «Входить нельзя и трогать тоже!» После этого их вели на кладбище устаревшей техники, которая перегнивала на складе ДХ (длительного хранения). А вот уже там можно было всё потрогать и покрутить. И даже влезть внутрь подвижной радиостанции, установленной на броневике времен Гражданской войны. Посидеть на водительском кресле и посмотреть в обзорное пуленепробиваемое стекло, которое действительно не могла пробить ни одна пуля из-за его большой толщины. Правда, через него не было ничего видно, но это был не самый большой его недостаток. Многие «партизаны» действительно в своей жизни не видали ничего подобного и с неподдельным интересом «листали эти странички истории». Значит, военные сборы проходили не зря! Можно оправиться и покурить…
После этого, чтобы как-то занять «партизан», их направляли на всевозможные хозяйственные работы по ремонту помещений или уборке территории. А вечером, после отбоя, из их казармы, куда офицеры старались заходить как можно реже, слышался звон стаканов и доносилось нестройное пение про «аборт корабля», ну, в смысле «а волны и стонут, и плачут, и бьются о борт корабля…» Потом пение постепенно переходило в ругань, и после набившей оскомину фразы: «Ты, чё! Меня не уважаешь?» или «Ты кого это козлом назвал, свинья?» обязательно слышался звон разбитого стекла. Затем кого-то выбрасывали из окна, или он прыгал сам, потому что за ним непременно гнались. Чтобы замести следы, преследуемый «охотниками» «кабан» метался по территории воинской части и неизбежно попадал на охраняемые посты. Тогда в ночи начинали звучать одиночные автоматные выстрелы.
А солдаты срочники, лёжа в кроватях, тихо комментировали невидимые, но зато хорошо слышимые происходящие события:
— До второго поста добежал! А теперь уже на пятом! А сейчас опять на втором! Ух ты! А теперь между пятым и третьим постами мечется, не может, видимо, определиться, где сподручнее погибать от пули часового!
Кончалась эта развлекуха обычно через полчаса или час в зависимости от физической подготовки «виновника торжества», которого бодрствующая смена дежурного караула наконец догоняла и сбивала с ног. После чего его несли, связанного по рукам и ногам, в казарму и с размаху кидали на койку, предварительно вволю попинав сапогами за всё пережитое. Утром мятого беглеца поили чаем и, вручив «чёрную метку», отправляли по прежнему месту работы, заслав вслед соответствующие бумаги о его несоответствующем поведении.
Остальным же «партизанам» поступала команда:
— Всем, мать вашу, бегом на плац! Очистить плац и дорогу до КПП от снега аж до асфальта!
А снега в тот год было «натоптано» на плацу примерно до полуметра.
И один раз случилось следующее. Поступившую команду на очистку снега «партизаны» выполнили, как говорится, дословно. Вся наледь от штаба до ворот КПП была сбита до асфальта. В результате уровень дороги у ворот КПП стал на эти самые полметра ниже, чем за воротами.
Обычно, когда командир полка покидал территорию части, дежурный по части сразу звонил дежурному по контрольно-пропускному пункту, и последний давал команду открыть ворота. Водитель, который возил командира, был из разряда лихачей и выезжал за ворота КПП всегда на полной скорости, так как к моменту его прибытия ворота всегда уже были открыты. Так было и в тот раз. Ворота открыли, и командирская чёрная «Волга» на полном ходу… врезалась в ледяную полуметровую стенку!