Но он писал ив «протокол», а роман, в котором исследовал яе «случай», а закон современной действительности. Вот почему вопрос, вынесенный в заголовок его книги, с такой еиаоя отозвался в сердцах его современников. Основную мысль рем am критик А. А. Григорьев видел в том, что проблема века получает у Герцена не личное, а общее значение: «Виноваты не — мы, а та ложь, сетями которой опутаны мы с самого детства».[5]
Но Герцена занимала и проблема нравственного самосознания личности, Среди героев Герцена нет «злодеев», которые бы сознательно и преднамеренно творили зло своим ближним. Ею гаров — дета века, не лучше и не хуже других; скорее даже лучше многих, а в некоторых из них есть залоги удивительных способностей и возможностей. Даже генерал Негров, владелец «белых рабов», крепостник а деспот по обстоятельствам своей жизни, изображав как человек, в котором «жизнь задавила не одну возможность». Мысль Герцена была социальной по существу, он изучал психологию своего времени а видел прямую связь характера человека с его средой.
Герцен называл историю «лестницей восхождения». Эта мысль означала прежде всего духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды. Так, в его романе «Кто виноват?» только гам в тогда личность заявляет о себе, когда она отделяется от — своей среды; иначе ее поглощает «пустота» рабства и деспотизма.
И вот на первую ступень «лестницы восхождения» вступает Круциферский, мечтатель и романтик, уверенный в том, что в жизни нет ничего случайного. Он подает руку Любе, дочери Негрова, помогает ей «подняться». И она поднимается вслед за ним, но ступенькой выше. Теперь она видит больше, чем он; она понимает, что Круциферский, робкий и смятенный человек, не сможет больше сделать ни шагу «вперед и выше».
А когда она поднимает голову, то взор ее падает на Бедь-това, который был на той же «лестнице» гораздо выше, чем она. И Люба сама протягивает ему руку…
«Красота и вообще сила, но она действует по какому-то избирательному сродству», — пишет Герцен. То же он мог бы сказать и об уме. Вот почему Любовь Круциферская и Владимир Бельтов не могли не узнать друг друга: в них было это сродство, которое действует избирательно. Все то, что было известно ей лишь как острая догадка, ему открывалось как цельное знание. Это была натура «чрезвычайно деятельная внутри, раскрытая всем современным вопросам, энциклопедическая, одаренная смелым и резким мышлением».
Но в том-то, и дело, что эта встреча, «случайная» и вместе с тем «неотразимая», ничего не изменила в их жизни, а лишь увеличила тяжесть действительности, внешних препятствий, обострила чувство одиночества и отчужденности. Жизнь, которую они хотели изменить своим «восхождением», была неподвижна и неизменна. Она похожа на ровную степь, в которой «ничто не колышется». Первой это почувствовала Люба, когда ей показалось, что она вместе с Круциферским потерялась среди безмолвных просторов: «Они были одни, они были в степи». Герцен разворачивает метафору и применительно к Бельтову, выводя ее из народной пословицы «Один в поле не воин»: «Я точно герой народных сказок… ходил по всем раа-путьям и кричал: „Есть ли а поле жив человек?“ Но жив челоч век не откликался… Мое несчастье!.. А один в поле не ратник. Я и ушел с поля…»
«Лестница восхождения» оказалась «горбатым мостиком», который и поднял на высоту и отпустил на все четыре стороны.
«Кто виноват?» — интеллектуальный роман. Его герои — люди мыслящие, но у них есть свое «горе от ума». И состоит оно в том, что со всеми своими «блестящими идеалами» они принуждены были шить «в сером свете», оттого и мысли их кипели «в действии пустом». Даже гениальность не спасает Бельтова от этого «мильона терзаний», от сознания того, что «серый свет» сильнее его «блестящих идеалов», если его одинокий голос теряется среди безмолвия «степи». Отсюда и возникает чувство подавленности и скуки: «Степь — идя, куда хочешь, во все стороны — воля вольная, только никуда не дойдешь…»
В романе есть нотки отчаяния. Искандер писал историю слабости и поражения «сильного человека». Бельтов как бы «боковым зрением» замечает, что «дверь ближе и ближе открывавшаяся, не та, через которую входят гладиаторы, а та, в которую выносят их тела». Такова была судьба Бельтова, одного из плеяды «лишних людей» русской литературы, наследнике Чацкого, Онегина а Печорина. Иа его страданий выросли многие новые идеи, которые нашли свое развитие в «Рудине» Тургенева, в поэме Некрасова «Саша».