Чайник сердито шипит на плите, над голубым пауком огня. Из носика валит пар и клубится вокруг уголков белого конверта. Бумага темнеет от сырости. Наконец наклеенный клапан отходит, и я двумя пальцами достаю письмо.
По телевизору показывают, как Пако склоняется над операционным столом, проводит скальпелем по неподвижному телу (пациента сыграл Стивен Бойд, ассистента — Хоуп Лэнг, анестезиолога — Сьюзи Паркер) и, задержав свой взгляд на дежурной сиделке (Натали Вуд), восклицает:
— В жизни не видел ничего хуже! Надо срочно извлечь этот мозг!
На следующем канале целый батальон танцоров носится по киносъёмочному павильону, изображая битву при Энтитеме в мюзикле о Гражданской войне (продюсер — Фрэнк Пауэлл, режиссёр — Дэвид Уорк Гриффит). Армию конфедератов возглавляет, подпрыгивая и делая пируэты, популярный танцор Терренс Терри. В роли Таллулы Бэнкхед занята душераздирающе юная Джоан Лесли. Х. Б. Уорнер играет Джефферсона Дэвиса. Композитор — Макс Штайнер.
Из переулка за дверью доносится мужской голос:
— Тук-тук.
Окно затуманено паром. В кухне жарко и влажно, точно в сауне в апартаментах отеля «Сады Аллаха». Мой взмокший лоб облеплен гладкими волосами. «Словно корова языком облизала», — как выразилась бы Луиза Брукс.
С наружной стороны на окошко падает тень чьей-то головы.
— Кэтрин? — доносится из-за потного стекла, на котором мисс Кэти однажды вырезала своё пронзённое сердце. Постучав костяшками пальцев по двери, пришедший добавляет: — Это срочно.
Письмо развёрнуто. «Моя дражайшая Кэтрин, истинная любовь НЕ в дали, протяни лишь руку». Я прикладываю бумагу к мокрому стеклу, и она прочно приклеивается каплями пара, как обои на стену. Из переулка просачиваются солнечные лучи. Письмо делается прозрачным и загорается белым светом. Выведенные от руки слова оказываются посередине сердца, будто в рамочке. Я отпираю засов, снимаю цепочку, поворачиваю ручку и открываю дверь.
На пороге стоит мужчина с трепещущим на ветру блокнотом. На страницах нацарапаны имена в окружении стрелок; похоже на схему футбольной игры. Кое-что можно разобрать: «Ив Арден… Марлен Дитрих… Сидни Блэкмор…». В другой руке у мужчины — бумажный пакет. За его спиной — урны для мусора, откуда на мостовую просыпался дождь из роз и гардений. Зловонные дождевые лужи в переулке стали последним ложем для гладиолусов. Пахнет жимолостью и гнилыми мясными объедками. Бледный жасмин валяется вперемешку с охапками розовых камелий и кроваво-алых пионов.
— Срочно, скорее, где леди Кэтрин? — торопит мужчина, размахивая блокнотом так, что страницы хлопают, будто армейские флаги.
На некоторых из них имена расходятся лучиками от большого прямоугольника в центре: Лена Хорн, потом Уильям Уэллман, потом Эстер Уильямс.
— К ужину ожидается двадцать четыре человека, — произносит мужчина, — и у нас тут возник вопрос по поводу их размещения.
Загадочные диаграммы оказываются схемами рассадки гостей. Прямоугольники — столами. Имена — списком приглашённых.
— Можешь передать её высочеству, — прибавляет вошедший, — что я нарочно купил её любимые сладости… «Иорданский миндаль».
— Её высочество в этот раз не съест ни крошки, — отвечаю я.
Мужчина, чьё лицо частенько мелькает по телевизору, — это Терренс Терри. В прошлом — мистер Кэтрин Кентон, в прошлом — танцор по найму в «Лэски Студиос», в прошлом — любовник Монтгомери Клифта, в прошлом — юный сожитель Уильяма Хайнса, в прошлом — сексуальный извращенец. Наш пятый «отбывший» теперь мучается из-за того, что не представляет себе, кого усадить напротив Селесты Холм во время званого ужина.
— Дело очень серьёзное, — бубнит он. — Нужно чтобы Кэтрин ответила: Джек Бьюкенен в самом деле на дух не переносит Мэй Уитти?
— Тебя должны были арестовать ещё на свадьбе с мисс Кэти, — произношу я. — Закон же не позволяет гомосексуалистам заключать браки.