— Да? — на всякий случай спросил Васька.
Всё было понятно, и нам следовало бы уйти.
Но мы не трогались с места. Мы словно приросли к полу.
Геннадий Максимилианович неожиданно улыбнулся.
— А на чём бы вы, интересно, хотели играть? — спросил он.
Мы не успели ответить. В кабинет вошла какая-то учительница. По всему было видно, что она здорово сердитая.
— Вы представляете, Геннадий Максимилианович, — сказала она возмущённым голосом, — в коридоре ободран стенд. Такого у нас раньше не было!..
Васька глотнул слюну и тихо сказал мне на ухо:
— Пойдём, что ли?
— Минутку, ребята, — остановил нас Геннадий Максимилианович. — Разговор ещё не кончен.
Успокоив учительницу, Геннадий Максимилианович сказал ей, что попозже во всём разберётся, и вновь обратился к нам:
— Так на чём же вы собираетесь играть?
Я решил, что он хочет узнать, есть ли у нас инструменты.
— Вы не беспокойтесь. У нас всё есть…
— Честное пионерское, — вставил Васька. — Все инструменты там, в вестибюле…
— Только Таня на тромбоне отказалась играть, — сказал я.
— Ну, если дело только за тромбоном, — посмеиваясь, сказал Геннадий Максимилианович. — Словом, отправляйтесь в вестибюль и ждите меня там…
Выйдя из кабинета, я посмотрел на Ваську:
— А ну-ка?
Васька без звука протянул мне рисунок бабы-яги.
Исцарапав себе пальцы и ободрав ногти, я с трудом вытащил четыре гвоздика и вернул рисунок на стенд.
Тут в коридоре появился какой-то ученик. Эдакая здоровая дылда. Он набросился на меня:
— Ты чего стенд портишь?
— Не порчу, а восстанавливаю!
— Вижу, как восстанавливаешь! Весь рисунок измял!
Я повернулся к Ваське, а его и след простыл.
Вот так всегда — за всё я в ответе!
Гришина интермедия
Прибежал я в вестибюль и только начал было ругать Ваську за бабу-ягу, вижу, идёт Геннадий Максимилианович.
— Свои музыкальные инструменты оставьте здесь, — сказал он. — А сами идите за мной.
Он привёл нас в зал, в тот самый, куда вчера влетел Женькин мяч. К разбитому окну был приставлен огромный лист фанеры. Я поскорее снял очки. Так всё-таки спокойнее — вдруг Геннадий Максимилианович узнает меня и начнёт расспрашивать про Женьку?
Но он даже не посмотрел в мою сторону.
Мы уселись на стулья, стоявшие вдоль стены, и, с любопытством озираясь, стали ждать, что будет дальше.
А дальше было вот что.
В зал вошли два учителя — старичок, у которого на кончике носа чудом держались очки с разными стёклами, молодая учительница, которая сообщила Геннадию Максимилиановичу о бабе-яге, и завуч школы Татьяна Васильевна.
Все поднялись на сцену и, с интересом поглядывая на нас, стали тихо переговариваться.
Толстый Васька был награждён добродушными улыбками. Он сидел рядом с Гришей и, не отрываясь, смотрел на свои ботинки.
Серёжа судорожно отдирал от воротничка пышный чёрный бант.
Все мы, как говорится, были не в своей тарелке, и лишь Гриша не терял ни спокойствия, ни присутствия духа.
— Мы хотим познакомиться с вашими музыкальными способностями, — сказал Геннадий Максимилианович. — С кого начнём?
Гриша вскочил с места:
— С меня. Я самый маленький!
— Можно и с тебя. Ты на чём-нибудь играешь?
— Может, и играю, только я не пробовал.
— Понятно, — сказал Геннадий Максимилианович, который, по-моему, уже раскусил Гришу. — А на чём хотел бы?
— На любом инструменте с буквы «Г». Можно на губной гармошке? Тётя Соня сказала…
Васька, не целясь, пнул своей мощной ногой слишком разговорчивого дошкольника.
Гриша дёрнулся и тотчас замолк.
— Ну хорошо, — сказал Геннадий Максимилианович и недобро посмотрел на Ваську. — Об инструменте мы поговорим потом. А сейчас спой песенку…
— Песенку? А какую, весёлую? — спросил Гриша.
— Можно весёлую.
— А грустную нельзя?
— Отчего же… Любую.
— Какую захочу?
— Да.
— А я никакую не знаю.
— Что ж ты, голубчик, морочишь нам голову? — сказал старичок в очках. — Сколько тебе лет?
— Пять, — ответил Гриша. — Скоро немножко прибавится.
Гришу усадили подальше от Васьки и попросили всё-таки вспомнить какую-нибудь песенку.
К роялю подошёл Васька и как-то сразу гармонично слился с ним — Васькины ноги были ничуть не тоньше ножек рояля.
— Что будем петь? — спросили его.
Васька вдруг погрустнел, тоскливо посмотрел в окно и неожиданно заныл высоким дрожащим голосом: