— Я — Федя, — напомнил я.
— Да, да, — сказал Геннадий Максимилианович. — Продолжим…
Я внимательно прислушался и, уже не волнуясь и не глядя по сторонам, обрадованно подумал: «Конечно! Словно клаксон у «Волги»!»
— Опять три, — говорю.
— Молодец, Федя! — похвалил Геннадий Максимилианович. — В тебе определённо что-то есть…
Я ещё некоторое время ходил под музыку, хлопал в ладоши и разгадывал всякие музыкальные загадки.
Наконец Геннадий Максимилианович сказал:
— Хватит с тебя. Иди на место.
Серёжка оказался расторопней всех. Он аккуратно выполнял все требования, сбивался редко, но на всякий случай рассказал про своего деда и про скрипку.
Всё шло как будто гладко. Но тут забытый всеми Гриша вдруг закричал:
— А я?
Геннадий Максимилианович повернулся к нему:
— Как же ты хочешь в музыкальную школу без песни?
Гриша вскочил с места:
— Я знаю интермедию. — И выпалил одним духом:
— И это всё? — спросили Гришу.
— Дальше я забыл…
— А ты хоть знаешь, что такое интермедия?
Под общий смех нас всех выставили за дверь.
После прослушивания
После прослушивания мы, во главе с Васькой, занялись подслушиванием: поочерёдно прикладывали уши к двери зала, где шёл горячий спор между Татьяной Васильевной и Геннадием Максимилиановичем.
Когда очередь подслушивать дошла до меня, я жадно приник к замочной скважине:
— …И этого малыша Гришу Мишнаевского? — услышал я возглас Татьяны Васильевны.
В её голосе мне почудился ужас. Затем они стали говорить тише, и я ничего не мог разобрать.
Вдруг дверь стремительно отворилась, и я полетел на пол.
В дверях стоял Геннадий Максимилианович.
— Здравствуйте, — растерявшись, сказал я и поднялся на ноги.
— A-а, здравствуй! — ответил Геннадий Максимилианович. — Давно не виделись. Не ушибся?
Ребята рассмеялись, а я поплёлся к выходу.
Но Геннадий Максимилианович остановил меня и, обращаясь ко всем, сказал:
— Отправляйтесь-ка в мой кабинет. Я скоро приду.
Он куда-то исчез, а мы пошли в его кабинет. Настроение у нас, признаться, было не очень-то хорошее.
— Не примут, вот посмотрите! — сказал Костя. — И зачем ты, Васька, заладил про измены и перемены? Что, ты без этого не мог обойтись?
— Ну, и ты хорош! — не остался в долгу Васька. — То пищал, как поросёнок, то ревел, как бык. За такое по головке не гладят…
— А по-моему, — сказал Серёжка, — нас с руками и ногами возьмут. Думаете, к ним каждый день приходят добровольцы?
— Особенно Федю возьмут, — сказал Васька. — Прямо схватят да ещё спасибо скажут.
— Да-a, Федя был хорош! Гудел про бухенвальдский набат…
— Ещё завёл «Дубинушку»…
— По голове бы его этой дубинушкой…
— А я… — начал Гриша.
— Ты лучше помалкивай… — проворчал Васька. — Чего ты полез со своей дурацкой интермедией? Где ты её выкопал?
— Тётя Соня водила меня на концерт. Там много всяких выступало. Тётя Соня смеялась. И я тоже смеялся.
— Эх, жаль, нет Женьки!.. — вздохнул я. — Он бы что-нибудь обязательно придумал.
Только я это произнёс, как услышал: кто-то скребётся в окно.
Женька!
— Нас не примут! — заорали мы в несколько голосов.
Женька погрозил нам кулаком, а сам полез ногами на карниз.
Через мгновение голова его протиснулась в открытую форточку.
— Что делать, Жень? — спрашиваю. — Нас не примут…
— Я тебе покажу, что делать! — ответил Женька. — Зря, что ли, мы доставали музыкальные инструменты?
— А если всё-таки не примут?
— Как только придёт директор, начинайте петь хором «Я люблю тебя, жизнь». Это здорово получается.
— Здорово? — сказал Васька. — Один раз нас здорово погнали. Чуть милицию не вызвали.
— Мало ли что! — ответил Женька. — Они ничего в музыке не понимают. Им лишь бы выспаться…
Вдруг в кабинет вошёл Геннадий Максимилианович. Женька исчез так же внезапно, как и появился.
Увидев Геннадия Максимилиановича, мы почему-то не решились последовать Женькиному совету.
Лишь наш бесхитростный Гриша заорал во всё горло. Он голосил изо всех сил, да так, что глаза у него вылезли на лоб. А мы готовы были провалиться сквозь землю.
Но Геннадий Максимилианович не перебивал Гришу. Он выслушал всё до конца и сказал: