Гриша надулся, засопел и нехотя поплёлся прочь.
А Васька привёл нас к стене дома, выходящей на пустырь, и показал большую дыру между двумя кирпичами. Это пространство, случайно при строительстве не заполненное раствором, и было Васькиным тайником. Надёжное место, ничего не скажешь!
Мы сложили конверт вдвое и засунули в дыру. Потом тщательно заложили её мелкими камушками.
И тут я заметил, что за нами из-за угла подсматривает Гриша.
Я погрозил ему кулаком, и он тотчас исчез.
— Кому ты это? — спросили меня ребята, озираясь по сторонам.
Я промолчал.
Бойкот объявлен и отменён
Не откладывая дела в долгий ящик, я отправился к дяде Стёпе. Может, думаю, денег накопилось достаточно и пришёл конец нашим мучениям? И вообще пора кончать всю эту канитель. Нужно возместить убытки, нанесённые школе, а потом пойти всем вместе к Геннадию Максимилиановичу, отдать письмо и рассказать всё, как есть. Это куда лучше, чем врать на каждом шагу и вечно дрожать от страха.
Прихожу к дяде Стёпе и не успеваю слова вымолвить, как он говорит:
— А этот ваш… толстый такой, он что, ангинку прихватил?
— Васька-то? — спрашиваю. — Не-ет, он у нас никогда не болеет.
— Он чегой-то деньги вторую неделю не бросает в окошко. Твои да Серёгины я часто подбираю, а этот словно в воду канул…
Я задумался.
Потом меня вдруг осенило:
— Ах ты, виолончель толстомордая! Ну, погоди!
Я мигом разыскал Серёжку и всё ему рассказал.
— То-то он от меня бегает, — сказал Серёжка. — Я ему: «Вася, Вася», а он: «Спешу, мне нужно на виолончели заниматься!»
В это время к нам подошёл Гриша. Узнав, в чём дело, он сказал:
— А мне Васька говорил, чтобы я никому не ябедничал, как он ест мороженое. Он и мне отламывал по кусочку. По ма-аленькому.
Сообщение Гриши вызвало у нас новый приступ негодования.
Обсудив всё как следует, мы решили выследить Ваську и поймать его на месте преступления.
Мы установили посты у ближайших лотков с мороженым и, танцуя от холода, посылали друг другу устные депеши.
Связным был Гриша. Он бегал от меня к Серёжке, а от Серёжки снова ко мне.
И вдруг, когда мы окончательно посинели от холода, Гриша сообщил на мой пост:
— Я видел Ваську! Он там, в парадном. Ест мороженое…
Уж не знаю, как Васька умудрился обвести нас вокруг пальца, только молодец Гриша. Если бы не он, мы бы потерями ещё немало времени. Всё-таки и от Гриши иногда бывает толк!
Через минуту Васька был пойман.
Он вытирал о пальто липкие пальцы. Серёжка схватил его за рукав:
— Попался, обжора, предатель!
— Чего пристал? — вскрикнул Васька.
Он сразу понял, какая опасность ему угрожает, поэтому вёл себя особенно нахально.. Но нас не проведёшь!
— А ну, покажи язык, — потребовал я.
— На, смотри!
Васька показал мне кукиш и, вырвавшись, бросился наутёк.
Мы его догнали в конце переулка и повалили в сугроб.
Я и Серёжка уселись на него верхом и чувствовали себя, как на вулкане.
— Покажи язык, тебе говорят! — вновь потребовал я.
— Чего пристали? — жалобно воскликнул Васька и плотно захлопнул рот.
Тогда я расстегнул ему пальто и принялся щекотать.
Сначала Васька терпел. А потом стал хохотать.
Серёжка заглянул ему в рот.
— Конечно, — сказал он. — Весь язык инеем покрылся.
— Шоколадным? — спросил я, глотая слюнки.
Мне вдруг до смерти захотелось мороженого.
— Нет, — ответил Серёжка. — Тринадцатикопеечным, сливочным.
— А ну его, — сказал я, — пойдёмте, ребята. Руки ещё об него марать…
Вконец расстроенные, мы в этот день не отдали дяде Стёпе очередного взноса, а купили себе по брикету пломбира и долго обсуждали подлое Васькино поведение.
Грише, за особые заслуги, каждый из нас отломил по кусочку. Он с удовольствием съел мороженое, потом погрустнел, повздыхал и сказал:
— А за что вы Ваську прогнали?
— Пойди, он тебе сам расскажет, — посоветовали мы Грише.
Ваське был объявлен бойкот.
На следующий день мы опять говорили о Ваське и ели мороженое, но, когда это должно было повториться ещё раз, я твёрдо сказал:
— Хватит. Так мы никогда не соберём денег. А Геннадий Максимилианович уже напал на Женькин след.
Мы разыскали дядю Стёпу, а он ошарашил нас новым сообщением:
— Ну, голу́бы, молодец этот ваш… тьфу! — всё забываю! Ну, толстый: сразу три рубля принёс. Ещё немножко поднатужьтесь, звери-кролики, и дело с концом!