Костя вернулся назад и молча отсчитал три рубля.
Потом мы отправились под Женькины окна и начали свистеть, мяукать, кукарекать. Но Женька так и не появился. Здорово, наверное, ему, бедняге, влетало там наверху!
— Айда к дяде Стёпе! — воскликнул Серёжка. — Попросим его сегодня же отнести деньги Геннадию Максимилиановичу…
И хотя было поздно и нас потом ругали дома, мы отправились к дяде Стёпе, чтобы сделать последний взнос.
Музыкальный пирог
На следующее утро до уроков я помчался к Женьке.
Дверь мне открыла его мама.
— Заходи, заходи, Феденька, — приветливо сказала она. — Я как раз пирог испекла.
Я удивился: никаких следов вчерашней бури!
По всей квартире плыл лёгкий дымок. К нему примешивался запах мёда. Хотя я к еде равнодушен, не то что Васька, у меня невольно потекли слюнки.
— А пирог-то у нас сегодня не простой, — с хитрой улыбкой сказала Женькина мама. — Пирог-то у нас — музыкальный. Хочешь поглядеть?
Я скромно глотнул слюну и сказал:
— Спасибо, не хочу…
Но ноги сами понесли меня на кухню.
— Смотри, — между тем говорила Женькина мама. — Рисунок Женя сам придумал.
В центре гигантского пирога темнел рисунок из повидла: лира, а посередине то ли японские, го ли индусские письмена и что-то вроде сердца, пронзённого стрелой.
Недоумение моё росло. Я бросил в прихожей ранец и прошёл в Женькину комнату.
— Ничего не понимаю! — воскликнул я.
— А ты попробуй угадать, что тут вчера говорил Геннадий Максимилианович, — весело отозвался Женька.
— Требовал возместить убытки?
— Ха!
— Обещал сообщить в общеобразовательную школу директору?
— Ха-ха!
— Грозился передать дело в милицию?
— Ха-ха-ха!
Моя фантазия иссякла, и я сказал:
— Не пианино же он тебе обещал подарить в конце концов!
— Угадал, — ответил Женька. — Именно пианино!
— Да брось ты, Женька! Чего ты мне голову морочишь?
— А ты слушай дальше. Геннадий Максимилианович рассказал родителям, что слушал моё пение и что мне обязательно нужно учиться музыке. Он, мол, сам будет со мной заниматься. И обещал завтра же дать справку, по которой можно взять в музпрокате пианино.
— А стекло? — растерянно спросил я.
— Вот это самое удивительное, Федя. Геннадий Максимилианович о стекле не сказал ни слова, ни единого словечка!
— Значит, родители до сих пор ничего не знают?
Но Женькины родители, оказывается, всё знали.
После ухода Геннадия Максимилиановича, рассказывал дальше Женька, у них дома словно праздник наступил. Мама поставила тесто, отец затеял с ним борьбу. Веселились они допоздна. А утром… Утром Женька не выдержал и во всём сознался отцу.
— Ну и правильно! — сказал я. — Молодец, Женька!
— Я решил: пусть всё будет по-честному…
— Влетело?
— Влетело, — вздохнул Женька. — Ещё как! Чуть весь праздник не испортил. Ругали они меня здорово. А потом отец, перед уходом на завод, дал мне десять рублей и велел отнести Геннадию Максимилиановичу. Он, мол, не станет из-за меня краснеть перед хорошим человеком… Да! — вдруг вспомнил Женька. — Вы почему не отдали тогда письмо Геннадию Максимилиановичу?
Я рассказал Женьке про все наши мучения, героический Васькин поступок, гибель гипсового кота и про то, почему мы спрятали письмо.
— Вот спасибо! — воскликнул Женька. — Ай да Васька! И Серёжка! И Костя! И… кот! И Гриша!
— Гриша?!
— Конечно! Письмо знаешь как помогло! Геннадий Максимилианович сказал вчера: «Приходит твой приятель с письмом, между прочим немного подпорченным, и говорит: «Если примете Женьку в школу, я вам отдам личное письмо!» Я не устоял и сразу согласился: мне, кстати, звонила Людмила Николаевна. Она интересуется твоей судьбой…»
— Дела! — только и произнёс я.
А из кухни нас позвали:
— Мальчики, идите завтракать!
Женька мигом натянул на себя рубашку и спросил:
— Видал музыкальный пирог? А рисуночек?
— Видал. Только не понял, для чего тебе понадобилось сердце, пронзённое стрелой?
— Чудак ты, Федя! Там изображена кисть моей руки, а в ней дирижёрская палочка!
Женька оделся; мы съели по огромному ломтю музыкального пирога и вышли на улицу.
В руках Женька нёс большой целлофановый мешок, набитый кусками пирога.
— Давай подождём ребят, — предложил он.
И хотя мороз больно щипал за уши, я согласился.
Вскоре из подъезда вышел Серёжка. За ним — Васька.