А папа ещё раз критически оглядел меня. Поправил пионерский галстук, воротничок рубашки, ремешок на брюках. А мама дала несколько советов:
— Очки не снимай — потеряешь. Носовой платок в правом кармане. И не забудь, пожалуйста, захватить с собой на сцену фагот.
Украдкой, как бы случайно, она погладила меня по щеке и наконец разрешила мне уйти.
И я побежал в артистическую, где уже собрались все наши оркестранты.
Геннадий Максимилианович увёл нас на большую площадку, которая находилась этажом выше артистической. Всё время, пока шло второе отделение, Геннадий Максимилианович проверял строй оркестра. В напряжённой тишине то и дело слышалось протяжное «ля-а-а» духового камертона: по нему настраивался каждый инструмент в отдельности.
Кто-то прибежал и крикнул:
— Оркестру приготовиться на выход!
Мы спустились вниз.
Геннадий Максимилианович проводил на сцену всех до единого и каждому сказал то, что следует. На меня он обратил особое внимание и посоветовал:
— Не сиди с отсутствующим видом, Федя, и не считай ворон. Вступай легко, мягко, непринуждённо…
В углу артистической в красном старинном кресле молча сидел Трофим Трофимыч с чемоданчиком на кожаной тесёмочке. Он успел уже поработать: натянул несколько оборвавшихся струн, заменил три сломавшихся колка у двух скрипок и виолончели, поставил новую трость на мундштук кларнета, исправил запавший клапан флейты.
И лишь когда Геннадий Максимилианович отправил на сцену последнего оркестранта, Трофим Трофимыч покинул свой угол. За ним ушёл в зал и Геннадий Максимилианович.
Женька появился сразу, как только объявили программу выступления нашего оркестра. Ловко пробираясь по лабиринту пультов, он прошёл к своему месту. Поднявшись на дирижёрскую подставку, поклонился публике и повернулся лицом к оркестру.
Мы замерли. Сейчас оркестр был словно натянутая струна. Прикоснись — и она зазвучит. И Женька на самом деле будто ударил дирижёрской палочкой по невидимым струнам.
Мы сыграли симфонию с таким увлечением, как никогда.
Слушатели аплодировали и кричали «браво!». Совсем как тогда, осенью, в Кремлёвском театре. А скрипачи, виолончелисты и контрабасисты постукивали смычками по корпусу своих инструментов. Теперь я знал, что это означает — так оркестранты аплодируют своему дирижёру и благодарят публику за внимание.
А наш дирижёр, убежав, долго не появлялся, хотя слушатели настойчиво требовали его выхода. Краем глаза я видел, как Лена Мухина и ещё кто-то пытались вытолкнуть Женьку на сцену, а он вцепился руками в косяк двери — и ни в какую.
Наконец появился Геннадий Максимилианович, что-то сказал Женьке, и тот, под дружный взрыв аплодисментов, вышел на край сцены и поклонился.
Концерт был окончен, о чём со сцены объявил ведущий. Но его никто не услышал, потому что оркестранты уже покинули свои места и попрыгали прямо со сцены в зал. А слушатели устремились им навстречу и стали обнимать своих ненаглядных детей, словно не видели их вечность.
Когда мы были уже на улице — я, Женька, Васька, Костя, Петя, Лена, Серёжка и, конечно, Гриша, — Женька сказал:
— Ребята, а завтра у меня день рождения, приходите все!
И тут я увидел в сторонке Кузю-барабанщика. Он смотрел на нас, но подойти не решался.
Я отозвал Женьку в сторонку:
— У меня к тебе огромная просьба — только ни о чём сейчас не расспрашивай. Я тебе всё потом объясню, договорились?
— Валяй, обещаю.
— Пригласи Кузю.
— Да ты что?!
— Женька, ты же обещал!
— Ладно… Но ты всё-таки, Федя, чокнутый!
Заключение
Теперь мы с мамой часто говорим о музыке. А ещё чаще играем вместе.
Музыка для этой цели выбирается попроще и полегче, потому что мы ещё не очень-то владеем инструментами.
Когда проходит первая репетиция нашего дуэта, папа удаляется на кухню и терпеливо сидит там, пока не смолкают звуки. Но зато потом, когда мы сыграемся, папа слушает нас и даже улыбается.
А однажды мама повела меня в Дом учёных. На концерт.
Мама оставила меня в зале и исчезла.
Потом я её увидел в оркестре. Она помахала мне кларнетом и подмигнула.
Я знал, что у мамы очень короткая партия — не больше четырёх строчек. Впрочем, об этом знал не только я, но и весь наш дом от первого до десятого этажа: мама очень старательно разучивала свою партию.