В одно мгновение мы очутились возле генерала.
Причем Женька оказался проворней меня и занял место рядом, а мне пришлось сесть подальше.
Когда мальчик-баянист раскланялся и ушёл, а на сцене начали расставлять пульты для оркестра, генерал повернулся к нам.
Его взгляд задержался на царапине, которая красовалась на Женькином лбу.
Глаза генерала повеселели, и он положил Женьке на плечо свою тяжёлую руку.
Женька засиял, а я от зависти чуть не лопнул. Как всегда, мне не повезло. И почему только рядом с генералом очутился именно Женька?
Глядя на сцену, генерал сказал:
— Всю жизнь страдаю, что ни на чём не умею играть. — И неожиданно спросил нас: — А вы? Играете?
Женька отрицательно замотал головой и покраснел.
«Эх, — подумал я, — если бы мне на чём-нибудь играть! Может, генерал положил бы и мне руку на плечо и сказал: «Молодец, Федя! Зачислю тебя в свою армию. Играй — очень уж я скучаю без музыки!»
Мы с Женькой молчали.
А на сцене тем временем появился директор музыкальной школы. Тот самый высокий человек в очках, который говорил с грузовика на «Площадке встреч».
Теперь он выглядел иначе. Одетый во всё чёрное, с белым галстуком бабочкой, он быстро вышел на сцену и вежливо поклонился публике.
— Это дирижёр, — сказал Женька.
— Совершенно верно, — последовал весёлый ответ генерала, — он мой коллега, генерал музыкального войска.
Между тем из глубины оркестра послышался протяжный звук, словно пастух затянул песню, но, забыв продолжение, тянет задумчиво первый звук.
К нему присоединилась одна скрипка, другая — это я хорошо слышал и видел. Заиграли слева, справа. Вступили чьи-то низкие голоса. Расталкивая остальных, загудели басы, и весь зал наполнился весёлым гомоном, словно мы попали на птичью ярмарку.
Вдруг всё оборвалось по знаку дирижёрской палочки, словно она была волшебная.
Некоторое время длилась пауза. Потом со сцены послышался шорох. Точь-в-точь такой, какой поднимает ветер, подметающий осенний лес.
Я замер и готов был поклясться, что в зале повеяло опавшими листьями.
Постепенно шорох перерос в могучий ветер. Он всё нарастал, нарастал, словно над невидимым лесом пронеслась настоящая буря.
Что-то бабахнуло, словно прогремел гром, и опять стало тихо-тихо…
Дирижёр замер, его вытянутые руки застыли. Со стороны казалось, будто он держит в руках хрупкую вазу, до краёв наполненную водой.
Потом он стал плавно раскачиваться, и в зале закружились звуки вальса.
Женька сидел, уставившись на сцену словно заворожённый. Глаза его горели, а руки сами собой делали движения в такт музыке.
А когда оркестр замолк, раздались такие аплодисменты, что мне показалось, будто закачались стены и затрещал потолок. Ничего подобного я раньше не слышал.
Генерал поднялся и хлопал в ладоши стоя. Повскакали с мест и мы. Впрочем, на ногах был весь зал.
Долго не смолкали аплодисменты. Дирижёр несколько раз выходил и кланялся. Но каждый раз он поднимал на ноги оркестр и показывал на него: «Мол, я тут ни при чём. Вот кто доставил вам удовольствие!»
А оркестранты тоже не стояли без дела. Они легонечко постукивали смычками по обратной стороне скрипок, виолончелей и контрабасов. Может быть, они благодарили публику за внимание? А может быть, приветствовали своего командира — генерала музыкального войска?
Наконец всё стихло. Мы уселись на свои места.
— Хорошо, ребята, не правда ли? — спросил генерал.
— Хорошо! — ответили мы в один голос. — Просто замечательно!
— У меня внук играет в этом оркестре! — с гордостью сказал генерал. — Он сейчас придёт сюда. Я вас обязательно познакомлю.
Мы с Женькой переглянулись: вот здорово! И нам захотелось поскорее увидеть генеральского внука.
«Может быть, — размечтался я, — мы подружимся с этим внуком и как-нибудь втроём пойдём в гости к его дедушке-генералу? И тот расскажет нам про войну и про свои подвиги. Может быть, я даже научусь драться…»
Неожиданно мои мечты оборвались. Кто-то дёрнул меня за рукав. Смотрю — девочка, которую Женька просил передать Кузе барабанные палочки.
— Тебе чего? — спросил я.
— Ой, мальчики! — зашептала она мне на ухо. — Вас ищет Татьяна Васильевна. И Сметанкин с ней. Уходите поскорее!
Я с перепугу даже спасибо ей не сказал. Да она и не стала ждать — убежала.
Я склонился к Женьке и сказал ему:
— Айда отсюда! Быстрее, а то поздно будет.
Когда мы очутились на улице, я всё объяснил Женьке. Женька в сердцах топнул ногой: