Симаковстарший, так и не сказав комбату ни единого слова, возобновил своё продвижение вдоль строя. Так же неспешно прошёлся до самого его конца и направился на середину. Вот он оказался напротив меня, буквально метрах в пяти, обернулся и, ещё раз оглядев наш негустой трёхшереножный строй, громко сказал:
– Воиныгвардейцы, благодарю за службу!
Никто нас к этому не готовил, но грудь сама собой вобрала в себя воздух, на миг задержала его и выдохнула:
– Служим Конфедерации, товарищ Верховный Главнокомандующий!
Главком кивнул одному из полковников, который держал в руках небольшой чемоданчик, и тот без промедления его открыл. Там лежали первые наградные знаки нашего государства – чёрные кресты с перекрещенными мечами серебристого цвета. Это был Кубанский Крест, и мы, все те, кто уцелел в боях за Нальчик, Нарткалу, Алтуд, Советское и Карагач, вошли в первую сотню получивших эти награды. Наш президент начал с конца строя, каждому из нас жал руку и вкладывал в ладонь небольшой, покрытый эмалью кусочек металла. Вся процедура награждения прошла всего за десять минут, но эти минуты тянулись для каждого из нас очень и очень долго.
Возле Ерёменко Симаковстарший задержался, кивнул ему так, как если бы узнал его, и отвёл его в сторону. Несколько минут, на виду у всего строя, они беседовали один на один, и о чём шёл разговор, не знал никто.
Глава государства направился дальше, а Ерёменко встал в строй и бросил очень нехороший взгляд в сторону нашего комкора. В свете того, что я знал и слышал, можно было предположить, что дела Геннадия Симакова очень плохи. Видимо, пока претендент на президентский трон находился вдалеке от столицы, Симаковстарший смог разрешить все свои вопросы с богатейшим ПримороАзовским районом и теперь мог не опасаться предательства со стороны своего старшего сына. По крайней мере, именно такие думки посетили меня, а уж как оно было на самом деле, можно только догадываться.
На импровизированном плацу мы простояли около часа, после чего президент отправился в гости к местному князю, а нас распустили по палаткам. Я сидел на спальнике и вертел в руках свою самую первую в жизни награду – чёрный крестик с перекрещенными мечами. Эх, награда – это хорошо, только радости в тот момент у меня от неё не было никакой – я вспоминал своих камрадов, сгинувших на полях сражений, не доживших до сегодняшнего дня. Сколько раз так бывало, что хочешь о чёмто спросить когото, по привычке смотришь туда, где он должен быть, на его спальное место, а там совершенно другой человек находится. В такой момент чувствуешь себя несколько виноватым, и, хотя я понимал, что вины моей в том, что я выжил, а ктото нет, не имеется, напряг в душе всё же был.
Президент покинул нас на следующее утро, сразу по возвращении из Пятигорска. По корпусу пронёсся слух, что на смену нашему Наполеону, я имею в виду Гену Симакова, в течение двух недель должен прибыть генерал Крапивин, самый результативный наш военачальник. В отличие от наших бойцов, постоянно обсуждавших, как славно они заживут при новом начальстве, лично у меня это известие радости не вызывало. Почему? Можно и объяснить. Крапивин генерал хороший, спору нет, но он человек действия, и в то время, когда Симаковмладший будет тупо сидеть на месте, он непременно постарается перейти к активным действиям. Оно мне надо? Правильно, совсем не надо. У меня цель одна – до окончания контракта дотянуть, и если нынешнего комкора можно было бояться за тупость и глупость, то следующего – за его активность и инициативу. Грело только то обстоятельство, что Крапивин ценил жизни солдат, и если рисковал, то вполне обдуманно, и каждый шаг просчитывал заранее.
Итак, начальство отбыло, и мы ожидали, что нам непременно дадут небольшой отпуск или увольнение на пару деньков, но судьбазлодейка распорядилась совершенно иначе. От отряда Гойгова, всё же сумевшего прорваться в родные горы, по рации, выделенной от щедрот корпуса, поступила информация, что по правому берегу пограничной реки Малки скапливаются крупные силы противника. В основном это были отряды под командованием Алиева и несколько миномётных батарей Халифата. По мнению алима, противник хотел перейти границу и атаковать город Пятигорск. Наш пока ещё начальник Гена Симаков впал в какуюто прострацию, и несколько дней мы ждали, когда же он отдаст приказ на выдвижение к границе. Наконец комкор дал отмашку, и войска корпуса пришли в движение.
Делать нечего, приказ есть приказ. Отдых и увольнительные снова откладывались на неопределённый срок, и мы, привычно взвалив на плечи рюкзаки и пополнив боезапас, опять направились юг. Кроме нас, к границе выдвигались два батальона территориалов, сотни четыре бойцов, готовых в любой момент сбежать с поля боя, двести каратянцев, ждущих своего возвращения домой, и сотня самых лучших дружинников пятигорского князя. Планировалось, что наши войска должны занять оборону на развалинах станицы Зольской и из этого места проводить постоянную разведку в сторону границы, да не тутто было, так как руины поселения уже находились под контролем передовых «индейских» отрядов.
Однако мы были отдохнувшие и силу за собой чувствовали. Наш батальон по приказу комкора вырвался несколько вперёд от основных сил, которые нехотя плелись по дороге вслед за нами, и, пользуясь густыми вечерними сумерками, тихо вошёл в Зольскую. Здесь, на руинах, мы и зарубились с «индейцами» Алиева.
Моя группа, в которой я был временно назначен командиром, ворвалась в одно из зданий в центре станицы, где остановились на ночёвку спокойные и не чуявшие никакой беды горцы, и началась работа. Я шёл впереди своих бойцов, и первым на моём пути оказался часовой, который только выходил на свой пост. Дабы не привлекать внимания остальных вражеских бойцов, паливших в центре развалин костёр и готовивших себе ужин, я притаился за углом одной из комнат на входе и дождался, пока противник появится передо мной. Чтото напевая, плотного телосложения мужик, одетый в маскхалат, с автоматом на плече, прошёл мимо, и я бросился ему на спину. Рука привычно зажимает рот, а нож, пробивая ткань одежды, вонзается ему между рёбер и проворачивается в расширяющейся ране. Горец дёрнулся, засучил ногами, и я, подождав, пока он затихнет, и сбросив его тело на груду кирпичей под ногами, маякнул своим парням, чтобы они занимали огневые позиции.
Мы готовы и ждём, что бой начнут группы, которыми руководит сам комбат. Наконец ударили все три пулемёта, которые оставались в нашем батальоне. Сейчас они направлены на основную группировку горцев, засевших на южной окраине поселения. Вторя пулемётам, гремят разрывы гранат, а наша группа из автоматов косит тех, кто является нашей целью. На фоне костерка, возле которого они сидят по кругу, «индейцы» просто отличная мишень, и у нас всё как в тире получилось: выстрел, попадание, трупак.
Все враги убиты, а от комбата прибежал посыльный. Приказ Ерёменко ясен и прост – выставить посты, устраиваться на новом месте и готовиться к завтрашнему бою, который в любом случае неизбежен. Нормальный приказ, и, учитывая, что ближе к утру подойдут основные силы корпуса, всё складывается для нас очень неплохо. Осваиваемся в захваченном здании, грабим убитых и собираем боеприпасы, благо, что и у нас, и у горцев оружие в принципе одно и то же – пережившие все возможные катаклизмы «калаши», карабины и большое количество гранат. Сажусь на ещё не остывший труп молодого парня в какойто домотканой одежде, видимо, он с дальнего аула за подвигами недавно спустился. Поворошив в костерке уголья, пододвинул к себе поближе железный котелок, в котором варились куски баранины, и обратился к своим бойцам: