Манера выражаться изысканно, отвечая врагу, до некоторой степени свойственна Кудруне. В этом проявляется высокомерие Кудруны, в котором упрекает ее жена Людвига – Герлинда. Точнее было бы сказать, что в этом выражается достоинство пленницы и чувство превосходства над ее мучителями. Но когда злая Герлинда угрожает ей, знатная пленница отвечает, что лучше согласится делать всю черную работу служанки, чем станет женой Хартмута.
Герои эпоса постоянно помнят, с кем они связаны родством. Хильда, созывая вассалов в поход за дочерью, говорит: «Пусть памятует Хорант: он Хетелю родня.»… (1084). Рядом с украшающими эпитетами, сопутствующими именам главных героев («смелый», «благородный» рыцарь, «знатная», «прекрасная» дама), часто указано: сын такого-то или дочь такого-то. В «Песни о Нибелунгах» Зигфрид тоже зовется «сыном Зигмунда», «сыном Зиглинды». Это свидетельствует о том, что поэма находится в русле древней эпической традиции. Но и сословная гордость феодальной верхушки здесь тоже нашла отражение. Так, на страницах поэмы то и дело обсуждается, кто кого знатнее. Например, Людвиг, когда сын задумал посвататься к Кудруне, говорит ему: «…Спесивы хегелинги, для них мы с тобой худородны» (592), Кудруна, заявляя, что она никогда не полюбит Хартмута, восклицает: «Будь он но родословной мне ровней, – и тогда бы.»… (959) и т. п. И лишь однажды ниспровергается власть традиции, когда король Хервиг, отвергнутый как жених отцом Кудруны, идет с ним воевать. Видя перевес Хервига и сколько пролито крови, Кудруна молит закончить сражение и тут же просит Хервига рассказать о его ближайших родичах. Традиционный вопрос задевает Хервига: он заподозрил, что Кудруна презирает его за то, что его род не знатен, и говорит ей, что знатные люди часто многим бывают обязаны незнатным. «Можно ль героем пренебречь, что верно служит даме и с честью носит меч?» (657) – спрашивает Кудруна и признается, что любит Хервига. Здесь намечен, хотя и не развит, вывод о самоценности личности, о том, что человека надо ценить за его достоинства, а не за то, что он унаследовал от предков. Кудруна противопоставляет свой взгляд обычаям прежних поколений. Так, в конце поэмы (1582) она просит мать пощадить Ортруну, дочь Людвига, потому что она неповинна в преступлениях, своих родичей и не может за них быть в ответе.
Генеалогический принцип, проходящий сквозь эпос и связывающий его части, не является формальным и внешним, как это считал Хойслер. Это не механическое сцепление разнородных частей, а то, что придает теперь уже единому целому движение во времени. Далекой стариной становится время Гере и Зигебанда, уходит в прошлое и легендарный «дикий Хаген», чьи молодые годы прошли на острове грифов. Хаген – олицетворение природных сил, однако он полон противоречий: «и дерзок, и смирен». (93), жестокость и мягкость уживаются в нем.
Вот наступают иные времена, и па смену приходит иное поколение, которое во многом отличается от поколения Хагена. Читатель обнаружит, что ярландский король слишком простодушен и доверчив, что его двору не хватает куртуазности, утонченной рыцарской культуры, какая свойственна хегелингам, двору короля Хетеля. Блеск славы Хагена тускнеет. Когда же хитроумный план похищения его дочери удается хегелингам, то он становится страшен и жалок, как в «Одиссее» Гомера великан Полифем, обманутый Улиссом.
Королевство Хетеля выглядит феодальным государством, каким оно в идеале рисовалось людям XIII в. Раскинулось оно на обширном пространстве полуострова Ютландия и южном побережье Северного моря. Хетель свой стол «у хегелингов близ Дании воздвиг», – пишет создатель эпоса, не делая различий между вымышленными и реальными географическими названиями. Исследователи отмечают, что ряд названий (Фридешоттен, Валейс, Гарадея) он мог почерпнуть в романах Вольфрама фон Эшенбах «Парцифаль» и «Титурель», а восточные имена (Абакия, Абалия, Кампалия, Амилия) могли попасть в «Кудруну» еще на стадии ее существования как шпильманского эпоса.
В этой части поэмы много противоречивых, неясных моментов.[225] Так, страна хегелингов – это название всего королевства Хетеля, а хегелинги – все его подданные (см. строфы 289, 507, 893 и др.). В то же время страна эта отделена от остальных земель, подвластных Хетелю, так как оттуда ездят в Данию и другие края (см. строфы 235, 271 и др.). Автор отличает хегелингов от фризов, датчан и др. Дания предстает у него, с одной стороны, как самостоятельное королевство, управляемое Хорантом и Фруте, а с другой – как часть государства Хетеля, называемая Данией, и все ее жители называются датчанами. Отдельные части своего королевства Хетель отдал в лен верным вассалам: Данию – Хоранту, которого за особые заслуги наградили короной; марку Штурмен (филологи расшифровывают как Штормарн) – Вате; Ирольт правит фризами и гольштинцами; королевский сын Ортвин владеет Ортландией (иначе Нормандией); Морунг – Нифландией (иначе Лифляндией), одновременно он маркграф марки Валейс.
Идея верности, главной моральной ценности этой эпохи, является непреложным законом для всех подданных Хетеля, а их отношения с государем определяются понятиями «служения» и «награды». Они служат Хетелю «на родине и на чужбине», помогают ему добыть невесту. Когда же король погибает, то вассалы служат его вдове. Вате, Морунг, Ирольт, Хорант и Фруте останутся до конца такими, какими были, дальнейшие события не изменят их внутренних качеств.
В третьей части поэмы речь пойдет уже не о вассальной верности (она подразумевается). Здесь противопоставлены друг другу независимые и равные государи.
В битвах из-за Кудруны можно видеть отражение походов французских норманнов на побережье Северного моря. Ученые старой школы – К. Мюлленгоф, Л. Шепелевич, Ф. Панцер, а в наше время академик ГДР Т. Фрингс старались вскрыть реальную основу событий поэмы. Одни исследователи считают короля Хервига правителем Зеландии – провинции Нидерландов в устье Шельды, другие – властителем фризской Зеландии между Рейном и Везером. В столкновениях Хервига с Людвигом и Хартмутом отразились, как думают, набеги норманнов на земли древней Фрисландии, участившиеся в конце IX в. Для мавра Зигфрида, тоже воюющего из-за Кудруны, находят прямой прототип: им оказывается норманнский князь Зигфрид, принимавший участие в осаде Парижа и в других сражениях во Франции, а также в походах норманнов на области устья Мааса и Шельды, где он был убит в 887 г. Если даже эта версия правильна, остается непонятным, каким образом датский князь преобразился в мавританского короля. У поэтических произведений своя логика, не сообразующаяся с фактами, хотя бы и историческими. Вначале говорится, что своей смелостью Зигфрид мог снискать благосклонность королевны, «хотя лицом и телом был черен рыцарь юный» (583). Но Хетель отказал ему в руке своей дочери. В конце же оказывается, что мавр белокож и златокудр, так как родился от брака мавра и белой христианки.
Зигфрид и Хервиг равно представлены в поэме как истые рыцари, способные на любовь-служение. Это – куртуазно-рыцарская концепция «высокой любви», согласно ей Хервиг совершает чудеса храбрости, а выбитый из седла, терзается стыдом, что его дама могла в этот миг его видеть. И Зигфрид бьется на турнирах, затевает потешное сражение в честь Кудруны, когда она возвращается из церкви во дворец.
Из всех искателей руки Кудруны князь Хартмут предстает как фигура противоречивая и менее других традиционная. Посватавшись к Кудруне, он получает отказ Хетеля, и тем не менее он инкогнито является во дворец короля, принимает участие в турнире и наконец открывает свою тайну Кудруне. Последняя не остается безучастной к отважному рыцарю и велит ему скорее уехать, «покуда гостя Хетель и люди его не узнали» (625). Этот намек на ответное чувство со стороны Кудруны можно отнести к «слепым мотивам» (по терминологии Панцера), т. е. намеченным, но не реализованным. Б. Бёш, обративший внимание на это обстоятельство, пробует объяснить его тем, что история Кудруны развилась из истории Хильды. Изменившись по существу, она сохранила какие-то рудименты саги о Хильде – королевской дочери, но собственной воле бежавшей к возлюбленному. В промелькнувшей, как тень, склонности Кудруны к Хартмуту Бёш видит осколок прежнего сюжета, тогда как новый, переработанный сюжет посвящен совершенно другому, в нем нет места сговору с похитителем. Думается, что тут не надо искать противоречий. В XI авентюре, о которой идет речь, Кудруна держит себя безупречно. Она являет образец того уменья владеть собой и управлять своими поступками, которое требует ее нравственное чувство, что и обозначалось в рыцарском обществе понятием «мера» (maze). То, что Кудруна покорена красотой Хартмута, его безрассудной удалью, благосклонна к нему, хотя и не собирается укреплять в нем надежду, – все это вносит дополнительные черты в характер героини, отличающийся психологической глубиной.
Портрет Хартмута написан крупно, размашистой кистью, «викингские» элементы органически слились в нем с чертами рыцаря эпохи Штауфенов, у которого строгое следование нормам сословной этики сочетается с дикостью и жестокостью. Так, Хартмут дважды спасает героиню от смерти, но при этом сам по-разбойничьи увозит Кудруну и грозит, что совершит над ней насилие, если она не отдастся ему добровольно. Надо заметить, что такое сочетание вежества и брутальности присуще не одному только Хартмуту, но и его соперникам Зигфриду и Хервигу, однако их характеры гораздо бледней, схематичней.
А. Бек доказывает, что Хартмут – «любимец» автора «Кудруны», который своего героя облагораживает и по возможности вину за жестокое обращение с пленницей перекладывает на мать Герлинду.[226] Действительно, Хартмут старается оправдаться перед Кудруной, сообщая ей, что будто бы он не знал о ее страданиях, что они ему самому причиняют боль (1633), свою мать он упрекает в жестоком обращении с «бедной сиротой» (1014). Такое оправдание Хартмута мало правдоподобно. Но в эпосе не следует во всем искать житейского правдоподобия.
Говоря о нормандской королеве Герлинде, поэт утрачивает спокойный тон повествования, он ее осуждает, называет «старой волчицей», «чертовкой», «злой дьяволицей», «злой Герлиндой», и в этих постоянных эпитетах и определениях есть что-то от народной сказки. Конечно, и «чертовка», и «дьяволица» – не просто бранные слова, а еще указание на демоническое начало, присущее злой королеве. И в то же время Герлинда – любящая мать, тираня Кудруну, она защищает интересы сына. Ф. Панцер справедливо отмечает, что судьба Герлинды – судьба трагическая.[227]
225
Все действительные и кажущиеся противоречия поэмы четко классифицировал Ф. Панцер в своем фундаментальном исследовании «Хильда-Гудруна»