Но чуть позже, где-то между двенадцатью и часом ночи, Тэд задремал опять — потому что он был маленьким и хотел спать. Он погрузился в беспокойный сон, в котором за ним охотились поросшие шерстью чудовища с острыми белыми зубами.
В трубе продолжал завывать ветер. Белая весенняя луна поднялась высоко в небе. Где-то далеко, на бескрайней равнине или в чаще хвойных лесов, залаяла собака, и опять воцарилась тишина.
А в шкафу Тэда Трентона кто-то с янтарными глазами продолжал бодрствовать.
— Ты клал одеяла на место? — спросила Донна мужа следующим утром. Она стояла у плиты, разжаривая ветчину. Тэд в детской комнате смотрел "Наш новый зоопарк" и ел "Твинклс". "Твинклс" — кашу Шарпа — Трентоны получали бесплатно, как и все прочие каши Шарпа.
— Ммм? — спросил Вик, погруженный в спортивный раздел газеты. Коренной ньюйоркец, он успешно противостоял чарам "Ред Соке", но был мазохистски рад, узнав о неудачном старте "Мете" в чемпионате.
— Одеяла в шкафу у Тэда. Они опять там. Стол отодвинут, и дверца опять открылась, — она поставила сковородку с шипящей ветчиной на стол. — Ты их клал обратно?
— Нет, — сказал флегматично Вик, переворачивая страницу. Я и так провонял нафталином.
— Странно. Наверное, он сам их положил.
Он наконец сложил газету и посмотрел на нее.
— Ты о чем, Донна?
— Помнишь его страшный сон?
— Еще бы. Я думал, он умирает.
Она кивнула.
— Он решил, что вместо одеял у него в шкафу…
— Бука, — сказал Вик, улыбнувшись.
— Вот-вот. И ты дал ему медвежонка и отодвинул эти одеяла назад. Но утром, когда я зашла, они снова были на прежнем месте. В первый момент я подумала…
— А я теперь признаю, что трех хотдогов оказалось слишком много, — сказал Вик, снова раскрывая газету.
Позже, когда Вик уже уехал на работу, Донна спросила Тэда, зачем он положил одеяла обратно.
Тэд поглядел на нее, и его обычно живое, веселое лицо вдруг сделалось бледным и застывшим, как у маленького старичка. Перед ним лежала книжка-раскраска "Звездные войны", которую он разрисовывал зеленым фломастером.
— Я не клал.
— Но Тэд, если ты не делал этого, и папа тоже, и я…
— Это монстр, — сказал Тэд. — Тот, что сидит у меня в шкафу.
Он опять вернулся к своему занятию.
Она стояла над ним, немного испуганная. Он был слишком впечатлительным для своего возраста. Нужно вечером поговорить об этом с Виком. Как следует поговорить.
— Тэд, помни, что сказал тебе папа, — произнесла она наконец. — В твоем шкафу никого нет.
— Днем нет, — возразил он, улыбаясь ей так широко, что у нее сразу отлегло от сердца. Она нагнулась и поцеловала его в щеку.
Она собиралась поговорить с Виком, но потом, пока Тэд был в садике, явился Стив Кемп, и она забыла об этом, и той ночью Тэд опять кричал, что у него в шкафу монстр.
Дверца шкафа была приоткрыта, одеяла лежали на прежнем месте. На этот раз Вик отнес их на чердак и сложил там.
— Все, Тэд, — сказал он, целуя сына. — Там ничего нет. Спи спокойно.
Но Тэд еще долго не мог уснуть, и прежде, чем ему это удалось, дверца опять тихо скрипнула, ее мертвый зев приоткрыл мертвую черноту — черноту, где таилось нечто шерстистое, с острыми зубами, пахнущее кровью и гнилью.
— Привет, Тэд, — прошептал монстр своим протухшим голосом, и луна заглянула в окошко, как белый, выпученный глаз мертвеца.
Той весной самой старой из жителей Касл-Рока была Эвелин Чалмерс, которую старожилы называли тетя Эвви, а почтальон Джордж Мира — не иначе как "старая болтливая стерва". Джордж Мира доставлял ей почту, состоящую из каталогов, приложений к "Ридерс дайджест" и брошюрок Братства Христова, и выслушивал ее бесконечные монологи. "Единственное, что эта старая болтливая стерва говорит толкового, так это предсказания погоды", — говаривал Джордж своим приятелям, собираясь с ними у "Пьяного Тигра". Дурацкое имя для бара, но им оно нравилось, поскольку бар все равно был единственным в округе.
Все соглашались с Джорджем. Тетя Эвви считалась старейшей жительницей Касл-Рока с тех пор, как столетний Арнольд Хиберт, который под конец впал в маразм, и беседовать с ним было все равно, что с пустой жестянкой из-под кошачьего супа, свалился с крыльца местного дома для престарелых и сломал шею.
Тетя Эвви была уже почти такой же старой, как Арни Хиберт, и почти в таком же маразме, но в свои девяносто три она находила достаточно сил, чтобы ежедневно препираться с Джорджем Мирой, и оказалась достаточно сообразительной, чтобы не потерять свой дом, как Арни.