В столыпинской ночи общественное мнение? Разве еще существует?
Залпы на Лене, трупы, кровь, вдовы, сироты — четвертого апреля 1912 года. Двадцать второго апреля 1912 года в державном городе Санкт-Петербурге выходит первый номер «Правды». Газеты ленинской! Во времени разрыв всего в восемнадцать дней. Между сгустившейся до осязания чернотой и первыми проблесками рассвета.
А если глаз особенно зоркий… В конце минувшего октября на парижской окраинной улице Мари-Роз, в тесной кухоньке Ленин весь вечер слушает рассказ Серго Орджоникидзе. О деятельности организационной комиссии по созыву Российской партийной конференции.
Пробираются через кордоны к берегам Влтавы, в Злату Прагу, делегаты большевиков. На конференцию, в историю навечно внесенную. Ту, что возродила Российскую социал-демократическую рабочую партию.
Конференция в Праге в январе двенадцатого. Расстрел на Лене в апреле. Первый номер «Правды» в апреле. Емкое понятие — дух времени. Губернатор Гран загоняет Свердлова медленно умирать в Максимкин Яр. Единомышленники Свердлова апеллируют к общественному мнению российскому. Сиюминутные реалисты потешаются. Ан нет! Губернатор Гран возвращает Свердлова в Нарым.
Вскоре они с Куйбышевым готовят демонстрацию. Первомайскую.
В воскресенье, восемнадцатого апреля, с утра в Колином бору двести свободолюбивых. Ссыльные и молодежь из местных. Не видно Свердлова. Расспросы. Ближайшие друзья отвечают: «Якова Михайловича снова Забрали от нас… Нет, не так уж далеко… Наоборот, на юг. В Колпашево».
Если очень-очень внимательно всмотреться в серые глаза Валериана Владимировича, то вроде бы в них лукавые играют смешинки. Его хитрость. За несколько дней до маевки убрать Свердлова из-под удара. Создать ему безупречное, как говорят юристы, алиби. Увы!..
Красные знамена на пронизывающем ветру. Еще зима. Нетревоженный лед на Оби, на больших и малых протоках. Костры, чтобы согреться. Звуки «Марсельезы», «Варшавянки», русской «Дубинушки». Короткие речи Куйбышева и Мандельштама. «Одиссея» прерывают свистки, брань разгневанных стражников. Возвращение к действительности. За праздник расплата не за горами — в Томске вскоре после открытия навигации.
Река вскрывается ночью. Разбухшая невероятно, все крушит огромными льдинами. Вырывает с корнем вековые деревья. Захватывает на берегах, гонит к низовьям дома, амбары.
Третьи сутки никто не смыкает глаз. Все политические ждут чего-то. С тревогой. С надеждой. Справят шабаш, промчатся ледяные глыбы. Далеко на горизонте покажется дымок парохода. С ним почта. Первая в этом году. Всевозможные новости в большущем кожаном чувале…
На долю Куйбышева сюрприз. Императорская российская армия желает иметь его в своих рядах. Потребность в нем настолько велика, что власти предержащие идут на весьма чувствительную жертву. Освобождают из ссылки до срока. Великий либерал пристав Овсянников приносит поздравления. Он-то знает — на одном пароходе поплывут призываемый в солдаты Куйбышев и подробнейший донос на него. На организатора первомайской демонстрации. Смутьяна безнадежного.
Седьмого мая другой давнишний доброжелатель, томский исправник господин Шеремет, заботливо снабжает Куйбышева Валериана Владимирова проходным свидетельством № 620 до города Омска. До воинского присутствия.
Везет — так уж во всем. В почтовой конторе попадается открытка. Репродукция с картины художника Хотулева «В «Крестах»[11]. Охота». Сценка из тюремной жизни. По природе совсем не эгоист, Валериан Владимирович спешит поделиться впечатлением. Тут же, в конторе, пишет:
«г. Нарым
Томской губ.
Аркадию Федоровичу Иванову
С домочадцы.
8 мая 1912 г.
Вглядитесь в открытку. Правда, даже за сердце щиплет от умиления. Родная картина! Желаю и Вам того же.
Ехал почти неделю, прожив здесь три дня, сегодня двигаюсь далее по направлению к солдатчине.
«Колпашевец» пойдет к Вам только через три дня, поэтому корзину пошлет Вам уже сестра, я взял с нея слово, что опа с этим пароходом пошлет.
Крепко жму руки
Валериан».
= 8 =
К_у_й_б_ы_ш_е_в: «Как совсем «свободный гражданин», я еду в Омск: там моя родина, там моя бабушка».
«Свободный гражданин» вскоре после приезда отправляется в гости к Александру Николаевичу Гладышеву, брату матери. Несколько лет вместе работали в Сибири. Оба рады новой встрече и энергично… ругаются. Дядя на время примкнул к меньшевикам, а племянник — ярый большевик.
Нежданно влетает дочь содержателя почтовой станции Люба Яцина. Шесть лет назад ее вместе с Куйбышевым привлекали к военному суду. После того видеться не приходилось.
Задыхаясь, Люба произносит: «К нам приходил полицейский, просил разрешения поговорить по телефону, к нам часто приходят, в городе телефонов раз-два… Он вызвал жандармское управление, сказал, я сама все слышала, Куйбышев остановился у своей бабушки, ничего не подозревает, его можно взять… Я побежала к бабушке, узнала, вы у Александра Николаевича… Скорее к нам! У папы отличная репутация, наша квартира вне подозрения…»
Куйбышев прикидывает, за что новый арест. Только что кончилась ссылка, с воинским присутствием никаких осложнений, чист! Ерунда, забрать заберут за милую душу. Было бы желание… Отказываться от предложения Любы не приходится.
Девушка потчует своего невольного гостя пирогами, сладостями. Рассказывает о житье-бытье. Куйбышев расспрашивает, шутит. Не забывает поглядывать в окно. Жандарм действительно появляется. Идет к дому Любы.
Через минуту-другую в передней происходит объяснение. «Что угодно?» — «Скажите, пожалуйста, вы недавно пришли домой?» — «Недавно, так часа два тому назад». — «За вами не шел какой-нибудь молодой человек?» — «Не знаю, может быть, шел». — «Но к вам не заходил какой-то молодой человек?» — «Нет, никакой молодой человек не заходил».
Жандарм стоит, переминается с ноги на ногу, позвякивая шпорами. Очевидно, у него нет разрешения на обыск. «Так к вам никто не заходил?» — «Нет, никто ко мне в квартиру не заходил».
Жандарм еще раз звякнул шпорами и ушел. Люба закрыла за ним дверь на все запоры и скорее к Куйбышеву: «Очевидно, вас проследили».
Перебирают разные планы… Куйбышев выходит в сад, садится в глубине на пенек. Час, другой. Снова отчетливый звон шпор. Наряд жандармов приближается к черному ходу, двором. Вероятно, другой наряд вошел в парадную дверь. Оставаться или бежать, покуда в доме обыск?
Сидение на пеньке в саду продолжается до полуночи. Бежать или оставаться?! Что-то вдруг подстегивает.
«Какой же ты плохой революционер, даешься в руки полиции. Беги!»
Забор очень высокий, весь утыкан гвоздями. Кое-как препятствие взято. Куйбышев на соседнем дворе. Заливаются лаем две собаки. К счастью, они на цепи. Бежит к воротам, нажимает на щеколду. Крик с крыльца: «Кто такой? Остановись!»
Щеколда поддается. Бросок на улицу. Топот ног позади. Свистки…
Предельно любезное приглашение: «Господин Куйбышев, остановитесь!»
Совсем «свободный гражданин» втиснут в общую уголовную камеру омской тюрьмы.
К_у_й_б_ы_ш_е_в: «Назавтра утром меня вызывают в контору. Ничего не подозревая, иду в контору, где мне предъявляют требование остричь волосы и одеться в арестантскую одежду. Я уже три раза перед этим си дел в тюрьме, а такого никогда не бывало. Вообще политические пользовались этим минимумом привилегий: быть в своей одежде и не стричь голову.
Я заявляю протест: на каком основании, почему? «Ах, ты рассуждать!» — хлоп меня по щеке кулаком, Я бросился на тюремщика. Меня схватили сзади за руки и начали бить. Избили до полусмерти. В полубессознательном состоянии меня переодели в арестантскук одежду, обрили и втиснули в камеру уголовных. Пять дней я пролежал с перебитыми ребрами, разбитой физиономией, весь в синяках. Потом меня отправили в томскую тюрьму».