В воспоминаниях Садриддина Айни, философа, ученого, писателя Востока, исчерпывающе: «По знаку кушбеги два палача взяли по две палки и ударили меня по спине. Я посмотрел на кушбеги. Наши взгляды встретились, он отвел глаза… Палачи, отсчитывая «раз, два, три», делали свое дело… Это, наверно, напоминало молотьбу, не знаю, мне было не до этого: у меня сжалось сердце и потемнело в глазах… кожа и мясо клочьями отлетали в сторону… В то же время муллы и амалдоры, стоящие поблизости, били меня по голове…»
Глинобитная стена шириной в три верблюда, поставленных горб к горбу, не преграда для печальных бухарских новостей — сразу узнают солдатский и рабочий Совдепы Кагана. Передают дальше Ташкенту, Самарканду, городу Карши. Прибывают солдатские подкрепления. Шумная короткая схватка с агентом временного правительства при эмире. Винтовки сняты с плеч. Взведены курки. Распахиваются ворота Бухары.
«В зиндане послышались голоса и топот множества кованых сапог, — продолжает Айни, — всюду с хлопаньем открывались двери. Открылась и наша, русский солдат с винтовкой сначала на русском языке, потом на ломаном узбекском языке крикнул:
— Выходите, вас освобождает революция России!»
Солдаты доставляют Айни в больницу Кагана. Там лечат, ставят на ноги изувеченных, чуть живых младо-бухарцев. Помаленьку просветляют мозги Файзулле, друзьям, его близким. Первые добрые семена забрасывает большевик, железнодорожник П. Г. Полторацкий. В Москве на путь-дорогу наставляет Яков Свердлов. В Ташкенте завершает Валериан Куйбышев.
Октябрьскую революцию эмиру признать неугодно. Тайный наставник эмира, британский дипломат и разведчик мистер Эллис, уйдя на покой, пожелает взяться за перо: «Бухарский эмир, беспокоясь о своем будущем, пытался заручиться поддержкой Кабула и Тегерана, пробовал установить контакт с английской миссией в Мешхеде. Аналогичное положение создалось в далекой и столь же реакционной Хиве, где правительством заправляли бывшие бандиты.
Общая неразбериха усугублялась интригами и маневрами различных антибольшевистских группировок, начиная с басмачей и кончая подпольными организациями бывших русских офицеров. Несмотря на их различное происхождение и взгляды, все эти группировки нашли общую основу для борьбы с большевиками… Британская миссия, прекрасно понимавшая, что наличие на фланге такой потенциальной угрозы, как бухарская армия, дает большие военные преимущества, рекомендовала поддерживать достаточно тесный контакт с эмиром».
При солнце и луне шагают между барханами к Бухаре горбатые караваны — на тысячах верблюдов везут винчестеры, пулеметы, мортиры. Из-за Пянджа через Каршинскую степь с пушками на спинах двигаются живые танки — слоны. К лету 1920 года в регулярной армии эмира и отрядах альнаукаров-ополченцев не менее семидесяти тысяч человек. При офицерах, любезно отряженных Колчаком, Дутовым, при инструкторах британских, турецких, афганских…
В Ташкент доставляют доверительное письмо полутора тысяч бухарских дехкан:
«То, что эмир проделывает со своими беззащитными подданными, никогда даже враги не смели делать с побежденными. Эмир отнимает не одно имущество, но и жен, и невинных дочерей, он не щадит и мальчиков, которых отдает в бачи. Это принимает ужасный и массовый характер. Но мало того, эмир в данное время подготавливает для неизвестных нам целей войну с Советской Россией. Делегации от эмира: одна в Мешхеде во главе с Мирзой Сафарбеком, другая в Лондоне во главе с Кари-Мирзабом — добиваются военной помощи, чтобы дали побольше и побыстрее… Война для нас вовсе нежелательна. Мы не знаем другого врага, кроме эмира и его правительства.
Мы, угнетенный народ, стараемся освободиться от рабского состояния, низвергнуть ненавистное нам правление».
Полное подтверждение в перехваченном донесении чарджуйского бека светлейшему эмиру: «Все туркмены, за исключением пяти-шести государственных чиновников, стали на путь неповиновения… В местности Диван-Беги собираются представители окрестных аулов, кишлаков и племен эрсари для получения наставления от красного большевика Бяшим-Сардара. В один определенный день они убьют всех чиновников, близких людей правителей и самих правителей, и народ от себя назначит нового старейшину».
Есть пример наглядный. Рядом, в ханстве Хивинском, поднялся народ. Сбросил Сеид Абдул-хана. Народная Советская республика, помимо всего другого, перечеркнула непонятное, чужеземцами пущенное в оборот название Хива[36], хивинцы. Вернула имя родное, издревле существовавшее — Хорезм.
В июне двадцатого года Валериан Куйбышев провожает делегацию Хорезма в Москву. Едут узбеки, туркмены за тысячи верст в неведомый северный город. Особо доверенные от дехкан, кустарей, рыбаков, национальной интеллигенции, мелких торговцев. Держать совет с первым большевиком «Лениным-Ильичем».
Для Востока два года — время совсем-совсем малое. Пристойно ли так скоро хорезмцам снова напоминать о себе?
Запрошенный по сему важному поводу, Куйбышев обнадеживает твердо — Ленин поймет!
Послание доставляют в Кремль.
«Дорогой товарищ!
С радостью извещаем Вас, что мы приступили к мирному строительству Советского Хорезма. Мы принялись за устройство наших дехкан, следуя Вашим словам, которые глубоко запали в сердце каждого из нас…
В память второй годовщины хорезмской революции мы установили орден Труда для наших героев. Мы просим Вас, дорогой и любимый наш учитель, принять этот орден[37] согласно постановлению Центрального Исполнительного Комитета Хорезма и носить его как символ освобождения труда на Востоке после многолетнего рабства».
Так пример наглядный возвращенного к жизни Хорезма. Не раз, не два к этому примеру обращаться. Бросать на чашу весов в спорах, в дискуссиях острейших. Бухара не копия. Не простое повторение хорезмских событий. Масштабы, соотношение сил — другое. Семьдесят тысяч под английскими ружьями у эмира. Одиннадцать тысяч шестьсот четырнадцать бойцов на всех направлениях огромного Туркестанского фронта. От границы с Китаем до границы Иранской, от Памира до моря Каспийского… Много своих бухарских особенностей необходимо взять во внимание при окончательном совершенствовании закона развития крестьянских феодальных и полуфеодальных стран Востока. Закона, Лениным разработанного на опыте туркестанском преимущественно.
«Никаких сомнений, Валериан Владимирович! — настаивает Файзулла. — На заседании конгресса, в присутствии сотен людей, Ленин не мог прямо назвать Бухару…»
Куйбышев слишком хорошо знает, к чему клонит Ходжаев, чтобы раньше времени высказать свое согласие. О докладе Ильича думают оба одинаково. Обоим очень хочется найти смысл сокровенный, обнадеживающий. Чтобы дальше… Долгого ночного разговора никак не миновать. Крайне пристрастен руководитель Туркестанской комиссии к ершистому, колючему лидеру младобухарцев. «Младобухарцев-революционеров» — не забывает подчеркнуть Ходжаев.
Камень преткновения. Почему коммунисты называют партию «младобухарских революционеров» мелкобуржуазной? Отвергают ее программу? Не соглашаются признать, что переворот, свержение эмира, должна взять на себя армия Советской России? После военной победы меджлис — нечто подобное Учредительному собранию — объявляет республику. Основа, фундамент общества, государства — шариат, «толкователь справедливости и защитник бедноты».
До конца убедить Файзуллу не удается. Ни этой ночью в плоскокрышем домике на Зерабулакской улице. Ни пер-вого-третьего августа на заседании Туркестанской комиссии. При всех уступках, изменениях программа младобу-харцев далеко не марксистская. Не почва для объединения. Пока только союз. Общая забота о вооруженном восстании народа. Взаимная поддержка. В перспективе коммунисты и младобухарцы образуют Временное революционно-демократическое правительство. С Файзуллой Ходжаевым во главе.
По царственной своей широте эмир неустанно подливает масла в огонь. Блажит. Хватает через край. Ультиматум — в срок от пятницы до пятницы охрана железной дороги на территории эмирата должна быть передана Бухарскому правительству. Советские войска обязаны покинуть русские поселки и пограничные районы. Следующей ночью солдаты эмира разбирают железнодорожный путь от Кагана до Катта-Кургана. Через день нападение на пограничников в районе Пайшамбе. Обстрел из пушек бронепоезда у Кара-Тюбе… В мечетях и на городских площадях правоверным вдалбливают фетву — указ быть готовым к священной войне мусульман против большевиков во имя «защиты ислама и шариата».
36
Термин «Хивинское ханство» употреблялся только в русской и западноевропейской литературе. Местные официальные источники, коренное население, продолжали называть Хиву Хорезмским государством. В переводе буквальном «Хорезм» — «Земля Солнца». От иранского «хур» — солнце, «зм» — земля.
37
Орден Труда, которым хорезмцы наградили Ильича, хранится в Москве, в Центральном музее Ленина.