Суок готова была заплакать. Цирковые не боялись ничего, кроме дурного колдовства.
– Наконец ты пришла, София, – сказало странное существо. – Я знал, что я тебя увижу. Мне надо было попросить у тебя прощения.
– Здравствуй. Я пришла тебя освободить, – промолвила Суок дрогнувшим голосом. Ей казалось, что она видит страшный сон.
– Я не выйду из клетки. Я сегодня околею.
И опять послышались жуткие, скулящие звуки. Существо упало, потом приподнялось и снова прижалось к прутьям.
– Подойди, София.
Суок подошла. Страшное лицо смотрело на нее. Конечно, это было не человеческое лицо: оно было покрыто шерстью до самых глаз. Только нос и лоб оставались почти без волос — если не считать очень густых бровей.
Дьявол
Суок хотела закрыть глаза ладонью. Фонарь прыгал в её руке. Жёлтые пятна света летали по воздуху.
– Ты боишься меня, София… Я потерял человеческий облик. Не бойся! Подойди… Ты выросла, похудела. У тебя печальное личико…
Он говорил с трудом. Он опускался всё ниже и наконец лёг на деревянный пол своей клетки. Он дышал всё чаще и чаще, широко раскрывая рот, полный длинных жёлтых зубов.
– Сейчас я умру. Я знал, что увижу тебя перед смертью…
Он протянул свою косматую обезьянью руку. Он чего-то искал в темноте. Раздался звук, как будто выдернули гвоздь, и потом страшная рука протянулась сквозь прутья. В руке была небольшая дощечка.
– Возьми это. Там записано всё.
Суок спрятала дощечку.
– Просперо! – позвала она тихо. Ответа не последовало. Суок приблизила фонарь к решётке. Зубы существа оскалились навсегда. Мутные, остановившиеся глаза смотрели сквозь неё. Она уже видела смерть. Она поняла, что видит. Ей стоило уйти, но она была только девочкой одиннадцати лет, и на её глазах умер человек.
– Просперо! – закричала Суок, роняя фонарь. – Он умер! Он умер! Просперо!
Фонарь потух. Гвардеец проснулся от шума, поднявшегося в зверинце. Звери рычали, выли, пищали, ударяли хвостами по железным прутьям, птицы хлопали крыльями Он вскочил. Фонаря не было. Мирно блестели звезды. Благоухал жасмин. Парень набрал в грудь воздуха и поднял тревогу, заорав так, что перекричал бы, наверное, даже слона, если бы слон был в зверинце. Через минуту сбежались гвардейцы с факелами. Кто-то запутался в сабле и упал, разбив нос о чью-то шпору. Звери орали, гвардейцы грязно ругались, факелы трещали. Все вместе, толпой молодых, браво затянутых в форму парней, они двинулись против неизвестного врага. Но ничего подозрительного в зверинце не обнаружилось. Звери ревели, рычали и бегали по клеткам, но, кроме зверей, никого больше не было видно. Гвардейцы осмотрели все клетки и все тропки между клетками: пусто! Даже фонаря, оброненного Суок, они не нашли.
И вдруг гвардеец с разбитым носом сказал:
– Стой! – и поднял высоко факел.
Все посмотрели наверх. Там чернела зелёная крона дерева. Листья не двигались. Была тихая ночь.
– Видите? – спросил гвардеец грозно. Он потряс факелом.
– Да. Что-то розовое…
– Маленькое…
– Сидит…
– Дураки! Знаете, что это? Это попугай. Он вылетел из клетки и уселся там, чёрт бы его побрал!
Караульный гвардеец, поднявший тревогу, сконфуженно молчал.
– Нужно его снять. Он переполошил всех зверей.
– Верно. Пускай лезет Гусеница.
Гусеницей они звали самого молодого гвардейца, сына какого-то совсем захудалого барона, подростка шестнадцати лет, чьё лицо украшало шестнадцать прыщей. Мальчишка колебался. Он боялся, что попугай его заклюёт, приняв прыщи за горошины. Но другие гвардейцы толкали его и ругали, и он полез, чтобы свалиться, добравшись до середины дерева. Все были уверены, что Гусеница упал нарочно, но он хныкал и жаловался на неудобные сапоги и на свои расшибленные кости.
Тут раздался чей-то сердитый старческий голос. Какой-то человек, шаркая туфлями, спешил из темноты к гвардейцам.
– Не нужно его трогать! – кричал он. – Не тревожьте его!
То был главный смотритель зверинца, большой учёный и специалист по зоологии. Его разбудил шум. Он жил тут же, при зверинце, и прибежал прямо с постели. Гвардейцы расступились перед ним, когда он смерил их горящим взором.
Зоолог задрал голову. Он тоже увидел нечто розовое среди листьев.
– Да, – заявил он, – это попугай. Это мой лучший попугай. Он всегда капризничает. Ему не сидится в клетке. Это Лаура… Лаура! Лаура! – стал он звать тоненьким, нежным голоском. – Он любит ласковое обращение. Лаура! Лаура! Лаура!