– Да, папа. – И без предупреждения, но при этом так беззаботно, словно это был самый естественный поступок на свете, села ко мне на колени, обняла за шею и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, хотя это мне стоило огромных усилий.
Труди торжественно посмотрела на меня и сказала:
– Я тебя люблю.
– И я тебя люблю, Труди.
Я сжал плечико девушки, давая понять, как сильно ее люблю. Она положила голову мне на плечо и закрыла глаза. Я некоторое время смотрел на белокурую макушку, а затем с осторожным любопытством взглянул на ван Гельдера. Он улыбнулся, и эта улыбка была полна грусти.
– Надеюсь, майор, вы не обидитесь, если я скажу, что Труди любит всех?
– В определенном возрасте все девушки влюбчивы.
– У вас крайне неординарное восприятие.
Я не считал, что для сентенций вроде только что мною озвученной требуется какое-то исключительное восприятие, поэтому не ответил. Лишь обратил лицо к девушке и очень мягко произнес:
– Труди?
Она промолчала и с загадочной умиротворенной улыбкой, от которой я почувствовал себя отпетым мошенником, закрыла глаза еще плотнее и прижалась ко мне.
Я предпринял новую попытку:
– Труди, я уверен, что у тебя красивые глаза. Позволишь мне их рассмотреть?
Она чуть подумала и выпрямилась, положив руки мне на плечи, а затем распахнула глаза, как поступил бы ребенок, услышав такую просьбу.
Огромные фиалковые очи и впрямь восхищали красотой. Но я увидел кое-что еще. Подернутые блеском, глаза были пусты, не отражали света. Если сфотографировать ее, этот блеск будет обманчиво живым, но за ним лежит лишь странная муть.
Все так же мягко я снял правую руку девушки со своего плеча и задрал рукав до локтя. Красота ее тела позволяла ожидать, что и предплечье окажется безупречным, но нет: оно было жутко изуродовано бесчисленными следами подкожных инъекций. Труди в ужасе, словно ждала упреков, смотрела на меня, и у нее тряслись губы. В следующий миг она одернула рукав, обняла меня и уткнулась лицом мне в шею. Она рыдала так, словно у нее разрывалось сердце. Я погладил ее успокаивающе, как можно гладить человека, вознамерившегося задушить тебя, и посмотрел на ван Гельдера.
– Теперь я знаю, – сказал я. – Знаю, для чего вы меня сюда привезли.
– Да, теперь вы знаете. Извините.
– И у вас есть третья цель?
– Да, у меня есть третья цель. Видит Бог, как мне не хочется этого делать. Но вы же понимаете: я должен быть честным с коллегами. Мне придется поставить их в известность.
– Значит, де Грааф в курсе?
– В курсе весь начальственный состав амстердамской полиции, – ответил ван Гельдер. – Труди!
Девушка отреагировала, еще крепче прижавшись ко мне. У меня уже началось кислородное голодание.
– Труди! – На этот раз голос ван Гельдера прозвучал резче. – Тихий час! Помнишь, что доктор сказал? Днем тебе надо спать. Живо в постель!
– Нет, – всхлипнула она. – Не хочу в постель!
Ван Гельдер вздохнул и громко позвал:
– Герта!
Распахнулась дверь, как будто за ней кто-то стоял в ожидании – а ведь, похоже, и ждал, и прислушивался. В комнату вошло наидиковиннейшее создание, не человек, а форменное оскорбление канонам медицины. Женщина огромного роста была еще и невероятно толста, а назвать ее способ передвижения ходьбой язык бы не повернулся. Одета же она была в точности как кукла Труди. Длинные светлые косы, заплетенные с яркой лентой, лежали на массивном бюсте. Я бы дал ей не меньше семидесяти, судя по коже лица, смахивающей на коричневую шагрень и вдобавок изрытой морщинами. Контраст между игривым нарядом, к которому я бы отнес и белокурые косы, и этим големом был дик, жуток, до неприличия карикатурен. Но этот контраст не вызвал никакой реакции ни у ван Гельдера, ни у Труди.
Старуха проковыляла по комнате – при своей грузности и неуклюжести перемещалась она довольно быстро, – поприветствовала меня кивком и без единого слова мягко, но властно опустила лапищу на плечо Труди. Девушка сразу подняла глаза (слезы высохли так же внезапно, как и полились), послушно кивнула, убрала руки с моей шеи и встала. Она направилась к ван Гельдеру, взяла свою куклу, чмокнула ее, затем подошла ко мне, одарила невинным поцелуем ребенка, прощающегося со взрослым перед уходом в свою спаленку, и почти бегом покинула помещение, а следом удалилась и Герта. Я позволил себе долгий выдох, но одолел желание вытереть лоб.
– Могли бы и предупредить насчет Труди и Герты, – упрекнул я ван Гельдера. – Кто она такая? Я про Герту. Нянька?
– Старая прислужница, как говорят у вас в Англии.
Ван Гельдер от души хлебнул виски, – похоже, ему это было нужно. А я поступил так же, потому что мне это было еще нужнее, – я, в отличие от него, не обладал привычкой к подобным встречам.