До гостиницы я дозвонился сразу, но затем пришлось ждать, когда в номере возьмет трубку Белинда.
– Алло? – Голос недовольный. – Кто это?
– Шерман. Живо сюда.
– Сейчас? – Тон сменился на жалобный. – Вы меня из ванной выдернули.
– Это печально, но я не могу находиться разом в двух местах. Ты и так слишком чиста для грязной работенки, которую предстоит выполнить.
– Но Мэгги спит!
– Значит, придется разбудить, если не хочешь нести ее на руках.
Обиженное молчание.
– Через десять минут вы должны стоять у моего отеля, ярдах в двадцати от входа.
– Но ведь ливень хлещет! – не прекращала причитать Белинда.
– Уличные леди не боятся промокнуть. Скоро отсюда выйдет девушка. Рост, возраст, фигура, волосы – как у тебя…
– Но в Амстердаме таких девушек, наверное, тысяч десять…
– Эта красивая. Конечно, не такая красивая, как ты, но все же. У нее тоже зеленое пальто, зонтик в тон, духи с ароматом сандала и… на левом виске неплохо замазанный синяк, который я ей поставил вчера.
– Неплохо замазанный? Вы нам никогда не рассказывали, что деретесь с девушками.
– Не могу же я помнить все несущественные детали. Проследите за ней. Когда она доберется, куда ей нужно, одна из вас останется на месте, а другая доложит мне. Нет, сюда вам нельзя, ты же знаешь. Встретимся в «Старом колоколе» на дальнем углу Рембрандтплейн.
– Что вы там будете делать?
– Это паб. По-твоему, что люди делают в пабах?
Когда я вернулся, девушка в зеленом пальто сидела на прежнем месте. Я подошел к стойке администратора, попросил бумагу для заметок и расположился за столиком, где ждали меня напитки. Девушка в зеленом находилась не далее чем в шести футах, аккурат сбоку; практически не подвергаясь риску разоблачения, она будет прекрасно видеть, чем я занимаюсь.
Я достал бумажник, из него извлек счет за предыдущий ужин, расстелил его на столе перед собой и стал записывать на листке. Через несколько минут с негодованием бросил ручку на стол, а листок скомкал и швырнул в стоявшую рядом корзину для мусора. Взял другой листок и, похоже, опять пришел к неудовлетворительному выводу. Так повторилось несколько раз, затем я закрыл глаза и без малого пять минут просидел, подперев голову кулаками, – изображал глубочайшую сосредоточенность. На самом деле я тянул время. Белинде сказано «через десять минут», но, если за этот срок она успеет вылезти из ванны, одеться и прибыть сюда вместе с Мэгги, это будет означать, что в женщинах я разбираюсь куда хуже, чем полагал.
Я снова принялся черкать, комкать и бросать, и так прошло минут двадцать. Осушив оба стакана, я встал, пожелал бармену спокойной ночи и ушел. Но недалеко – сразу за винного цвета плюшевыми шторами, что отделяли бар от фойе, стал ждать, осторожно подглядывая в щель между стеной и тканью.
Девушка в зеленом пальто встала, подошла к стойке, заказала напиток, а затем непринужденно опустилась на стул, только что мною освобожденный, спиной ко мне. Оглядевшись и решив, что за ней никто не наблюдает, так же непринужденно сунула руку в корзину и взяла верхний комок. Пока она разглаживала листок на столе, я беззвучно приближался к ней. Теперь я видел ее лицо сбоку – оно вдруг окаменело. Я даже мог прочесть ту записку: «Только самые любопытные девицы роются в мусорных корзинах».
– Это же секретное сообщение на всех остальных бумажках, – сказал я. – Добрый вечер, мисс Лемэй.
Девушка повернулась ко мне. Она неплохо потрудилась, чтобы изменить естественный оливковый оттенок кожи, но никакие кремы и пудры не смогли бы скрыть румянец, разлившийся от линии волос на лбу до шеи.
– О боже! – восхитился я. – Какой прелестный оттенок розового!
– Простите, я не говорю по-английски.
Я очень мягко прикоснулся к синяку и ласково сказал:
– Амнезия, результат сотрясения мозга. Не беда, это пройдет. Как голова, мисс Лемэй, не болит?
– Простите, я…
– Не говорите по-английски. Да-да, я слышал. Но неплохо понимаете, правда? Особенно написанное. Ах, до чего же приятно нам, старикам, видеть, что современные девушки способны так мило краснеть. Правда-правда, у вас это очень мило получается.
Девушка в замешательстве встала, смяв бумажки в кулаке. Может, она и держала сторону злодеев – а кому, если не злодеям, нужно было помешать мне в аэропорту? – но я не мог не испытывать жалости. Была в ней какая-то слабость, беззащитность. Из нее бы получилась искусная актриса… Но искусные актрисы зарабатывают свой хлеб на театральных подмостках или на киносъемках.