– Так вы по-прежнему считаете, что наш визит к Моргенштерну и Маггенталеру желателен?
– Не желателен, а необходим.
– Что-то случилось? Что-то укрепило вашу уверенность?
– Ничего не случилось, – солгал я и похлопал себя по голове. – Просто бывают у меня иногда заскоки.
Де Грааф и ван Гельдер переглянулись.
– Заскоки? – осторожно переспросил де Грааф.
– Ну или предчувствия.
Последовал новый короткий обмен взглядами, нелестный в отношении полицейского, применяющего столь антинаучные методы расследования. Затем де Грааф благоразумно сменил тему:
– Там восемь сотрудников в штатском, они ждут в гражданском фургоне. Но вы же говорили, что на самом деле обыск не нужен.
– Обыск нужен, точнее, видимость обыска. Я хочу заглянуть в список поставщиков сувенирной продукции. И в счета-фактуры.
– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – сказал ван Гельдер.
И прозвучало это сурово.
– Вам-то хоть есть на что надеяться, – проворчал я. – А представляете, каково мне?
Никто не высказал на этот счет предположений, и, поскольку беседа явно принимала нежелательный оборот, мы ее прекратили. Так и молчали до конца поездки.
На некотором отдалении от склада стоял безликий серый автофургон, и, когда мы высадились, из его кабины спустился мужчина и подошел к нам. Цивильный темный костюм не справлялся с ролью маскировочного – я бы с пятидесяти ярдов распознал копа.
– Мы готовы, шеф, – доложил этот коп де Граафу.
– Приведите ваших людей.
– Сейчас, шеф. – Полицейский вытянул руку вверх. – Как вам это?
Мы посмотрели, куда он указывал. В то утро дул порывистый ветер, не сказать, что сильный, но его напора хватало, чтобы придавать медленные и довольно хаотичные маятниковые колебания пестрому предмету, свисавшему с подъемной балки перед фасадом склада. Раскачиваясь по дуге протяженностью около четырех футов, в окружающей обстановке этот предмет выглядел до крайности жутко – немного было в моей жизни столь же кошмарных зрелищ.
Я моментально узнал куклу, причем очень большую, три с лишним фута в высоту, одетую, как ей и подобало, в отменно пошитый и безукоризненно чистый традиционный голландский костюм. Длинная полосатая юбка кокетливо развевалась на ветру. Обычно через шкивы подъемных балок пропускают металлические тросы или канаты, но здесь кто-то решил воспользоваться цепью. К этой цепи, как можно было различить даже с такого расстояния, кукла крепилась посредством крюка; он выглядел устрашающе, но был слишком узок для шеи, в которую его воткнули – даже пришлось эту шею сломать, отчего голова откинулась под неестественным углом, почти коснувшись правого плеча. Да, это была всего лишь изувеченная кукла, но выглядела она страшно до тошноты. И похоже, ее вид подействовал не только на меня.
– Жуткое зрелище! – с дрожью в голосе произнес де Грааф. – Господи, зачем? Какой в этом смысл, какая цель? В чьем воспаленном мозгу могла родиться такая мерзость?
Ван Гельдер покачал головой:
– Воспаленных мозгов везде хватает, не только в Амстердаме. Отвергнутый любовник, ненавистная свекровь…
– Да-да, таких случаев предостаточно. Но вот это – аномалия на грани безумия. Выражать свои эмоции таким чудовищным способом… – Де Грааф как-то по-новому посмотрел на меня, будто усомнился в бесполезности нашего приезда. – Майор Шерман, вам это не кажется очень странным?
– Я шокирован не меньше вашего. Тот, кто это устроил, может смело претендовать на первую же освободившуюся койку в лечебнице для психов. Но я здесь по другому вопросу.
– Ну да, разумеется. – Де Грааф все еще смотрел на качающуюся куклу, словно не мог оторвать от нее взгляд.
Наконец он резко мотнул головой и возглавил наш подъем на крыльцо.
Какой-то грузчик провел нас на второй этаж, затем в угловую комнату, чья дверь на этот раз была гостеприимно распахнута.
Эта комната резко контрастировала с помещениями склада. Обширная, незагроможденная, удобная, с красивыми коврами и драпировками разных оттенков лайма, с очень дорогой, модной скандинавской мебелью, более подходящей для роскошного салона, чем для конторы в порту. Двое мужчин, сидевших в глубоких креслах за массивными, с кожаной отделкой письменными столами, вежливо встали и усадили де Граафа, ван Гельдера и меня в такие же удобные кресла, а сами остались на ногах. Я был этому только рад, потому что мог рассмотреть их получше; в чем-то очень похожие друг на друга, они, безусловно, заслуживали изучения. Но я позволил себе лишь несколько секунд понаслаждаться лучистым теплом радушия.