– Одной улететь?
– Нет, с братом.
– Он тоже был здесь?
– Нет.
– И куда собралась, не сказала?
– В Афины. Она оттуда родом.
– Астрид пришла с единственной целью сообщить это?
– Ей нужны были деньги на билеты, а мы задолжали ей зарплату за два месяца.
Я приказал Дарреллу вернуться в сейф. Пришлось немного повозиться с ним, прежде чем он решил, что духота всяко лучше, чем пуля, и уступил. У меня не было желания запугать его вконец. Я просто не хотел, чтобы он услышал мой разговор по телефону.
Я позвонил в Схипхол по прямой линии, и через некоторое время меня соединили с тем, кто мог дать нужную информацию.
– Инспектор ван Гельдер из управления полиции, – сказал я. – Утренний афинский рейс. Скорее всего, авиакомпания «Кей-эл-эм». Мне нужно знать, прошли ли на борт два человека. Имена: Астрид Лемэй и Джордж Лемэй. Вот приметы…
Последовал ответ, что они сели в самолет. Похоже, возникли сложности с Джорджем – и врачи, и охрана сомневались в целесообразности его допуска на борт, – но мольбы девушки взяли верх. Я поблагодарил собеседника и положил трубку.
Я открыл сейф. В этот раз пленники просидели взаперти не дольше пары минут, и я не ожидал увидеть их в слишком плохом состоянии, да и не увидел. У Даррелла цвет лица сделался всего лишь синюшным, а Марсель не только очухался, но и попытался вытащить из-под мышки пистолет, который я по неосторожности забыл изъять. Я отнял оружие, не дав Марселю пораниться, и при этом отметил его удивительную способность восстанавливать силы. Мне предстояло вспомнить об этом с горькой досадой примерно через сутки в ситуации гораздо менее благоприятной для меня, чем сейчас.
Я выволок обоих на пол, и, поскольку мы вряд ли теперь могли сказать друг другу нечто содержательное, расставание прошло без слов. Заперев за собой дверь кабинета, я душевно улыбнулся квелой блондинке, вышел из «Балиновы» и уронил ключ в щель дренажной решетки. Даже если у Даррелла нет запасного ключа, в его кабинете исправны и телефон, и сигнализация; чтобы вскрыть дверь, ацетиленовой горелке понадобится два-три часа, не больше. Воздуха в помещении на это время должно хватить.
Впрочем, это уже не имело для меня никакого значения.
Я отправился в бывшее жилище Астрид и сделал то, что надо было сделать сразу, – спросил у ближайших соседей, не видели ли они ее утром. Двое видели, и они подтвердили сказанное Дарреллом. Астрид и Джордж с двумя или тремя чемоданами два часа назад садились в такси.
Астрид улетела, и я слегка загрустил – не потому, что она обещала помочь и не помогла, а потому, что она отрезала себе единственный путь к спасению.
Хозяева не убили ее по двум причинам. Они знают, кого я заподозрю в ее гибели, и для них это было бы слишком опасно. Да и нет смысла расправляться с ней, ведь она для них теперь не угроза. Страх, если он достаточно силен, запечатает рот не менее надежно, чем смерть.
Астрид мне нравилась, и я бы хотел увидеть ее счастливой. И винить ее я не мог.
Глава 9
С крыши небоскреба Хавенгебау, что возвышается над гаванью, бесспорно, открываются самые лучшие виды на Амстердам. Но в то утро меня интересовали не красоты столицы, а лишь удобства, которые могла предложить эта точка обзора. Хотя день выдался солнечный, на такой высоте было прохладно и даже над самым морем дул достаточно сильный ветер, чтобы превращать синевато-серые воды в бесформенные табуны белогривых лошадей.
На смотровой площадке толпились туристы, едва ли не каждый с растрепанными ветром волосами, биноклем и фотоаппаратом; и хотя при мне камеры не было, я знал, что ничем не отличаюсь от соседей. Ничем, кроме цели пребывания.
Опираясь локтями на парапет, я смотрел на море. Бинокль де Граафа, лучший из всех, которыми мне довелось попользоваться, в условиях почти идеальной видимости давал четкость, о какой только можно мечтать.
Бинокль был направлен на каботажный пароход водоизмещением порядка тысячи тонн, который приближался к гавани. Еще не успев сфокусировать на нем линзы, я углядел огромные пятна ржавчины на корпусе и развевающийся бельгийский флаг. Подходящим было и время – около полудня.
Я следил за продвижением судна, и мне показалось, что оно идет по более широкой дуге, чем одно или два прибывших до него, и впритирку к буям, обозначающим фарватер. Впрочем, возможно, там была наибольшая глубина.
Когда судно вошло в гавань, я смог прочитать на ржавом носу изрядно обшарпанные буквы: «Марианна». Несомненно, капитан – приверженец пунктуальности, но относится ли он столь же пунктуально к соблюдению законов – вот вопрос.