Мотор зазвучал глуше, узкий причал медленно растаял во мгле за кормой. Уж не попал ли я из огня да в полымя?
Глава 10
Покидая отель, я был совершенно уверен, что этой ночью мне предстоит выйти в море, а любой человек, которому светит подобная перспектива, должен быть готов к тому, что придется основательно промокнуть. И если бы я проявил хоть чуточку предусмотрительности, на мне был бы сейчас надежный гидрокостюм.
Я нешуточно мерз. По ночам над Зёйдерзе ветер достаточно суров, чтобы пронять даже одетого по-зимнему, но вынужденного лежать без движения человека, а моя легкая одежонка насквозь пропиталась морской водой, и студеный бриз норовил превратить меня в ледяную глыбу – с той лишь разницей, что глыба неподвижна, а я трясся, точно больной гемоглобинурийной лихорадкой. Единственное утешение – дождь мне не страшен. Невозможно вымокнуть еще сильнее.
Онемевшими от холода пальцами я расстегнул упрямые молнии, извлек из непромокаемых чехлов пистолет и неизрасходованную обойму, зарядил оружие и убрал его в карман. Интересно, что произойдет, если в критический момент замерзший палец откажется давить на спусковой крючок? Я поспешил засунуть правую руку под мокрую полу пиджака. Но руке от этого стало еще холоднее, пришлось ее вынуть.
Огни Амстердама остались вдали за кормой, баржа выбралась в Зёйдерзе. Я заметил, что она идет по той же широкой дуге, что и накануне в полдень «Марианна», только в противоположном направлении. Она прошла рядом с парой бакенов; мне, глядевшему поверх ее носа, казалось, что она должна наткнуться на третий бакен, находящийся ярдах в четырехстах по курсу. Впрочем, не было ни малейших сомнений: капитан отлично знает, что делает.
Едва рокот двигателя поутих и винт сбавил обороты, из каюты на палубу вышли двое – впервые с того момента, как судно покинуло стоянку. Я постарался еще плотнее вжаться в крышу рубки, но они направились не в мою сторону, а к корме. Чтобы наблюдать за ними, я перевернулся на бок.
Один нес длинный металлический прут, к концам которого были привязаны лини. Встав по краям кормы, матросы помаленьку стравливали лини, пока прут не повис – должно быть, возле самой воды. Я развернулся и посмотрел вперед. Баржа, шедшая теперь очень медленно, находилась не более чем в двадцати ярдах от мигающего бакена, и пройти ей предстояло в двадцати футах от него. Из рулевой рубки донесся резкий командный голос. Я снова повернулся к корме и увидел, что матросы осторожно пропускают лини сквозь кулаки; один при этом считал. Угадать смысл этого действия было легко, хотя в потемках я не мог ничего толком разглядеть. Лини размечены узелками, чтобы стравливающие их люди могли держать прут строго горизонтально.
Нос баржи уже поравнялся с бакеном, и тут раздался возглас одного из матросов. Тотчас медленно, но уверенно оба принялись выбирать лини. Я уже знал, что появится из воды, но все равно внимательно наблюдал. Матросы тянули, и вот на поверхность вынырнул двухфутовый цилиндрический буек. За ним последовал маленький четырехрогий якорь, зацепившийся одним рогом за металлический прут. К якорьку крепился трос. Буек, якорь и прут были подняты на борт, затем матросы потянули трос, и вскоре моим глазам предстало то, ради чего все это затевалось. Серый стальной ящик в бандаже из стальных полос, дюймов восемнадцати в ширину и двенадцати в высоту. Его тотчас занесли в каюту, но к этому моменту двигатель уже заработал на полную мощность, а буек отправился за корму. Вся процедура была проделана с легкостью и уверенностью, которые свидетельствовали о давнем знакомстве с только что примененным методом.
Время шло, и это было очень неприятное время. Я ошибался, полагая, что еще пуще промокнуть и замерзнуть невозможно. К четырем ночи небо совсем потемнело и зарядил дождь – самый холодный дождь на моем веку. К этому моменту то скудное, что еще оставалось от телесного тепла, успело худо-бедно подсушить внутренние слои одежды, но только выше пояса – благодаря парусиновой куртке. Вскоре надо будет двигаться, снова лезть в воду, – надеюсь, мой паралич не достиг той стадии, когда можно только утонуть.