Я двинулся в обратный путь, но уже еле волоча ноги, – это все, на что я был теперь способен. Жутко трещала голова, но, если учесть состояние желудка, жаловаться на боль в голове было бы глупо. Взгляд в зеркало, на бледное и перепачканное кровью лицо, ничуть не улучшил кошмарного самочувствия.
Едва я добрался до места моего балетного выступления, как двое здоровяков в форме и при кобуре с пистолетом решительно схватили меня под руки.
– Вы не того сцапали, – устало проговорил я. – Так что будьте любезны, уберите лапы и дайте мне отдышаться, черт бы вас побрал.
Они заколебались, переглянулись, отпустили меня и отошли – прилично, аж на два дюйма. Я посмотрел на девушку, а после на того, кто с ней успокаивающе разговаривал, – судя по штатской одежде, на очень крупного администратора аэропорта. Затем снова на девушку, потому что глаза болели не меньше, чем голова, и мне было легче смотреть на нее, чем на мужчину рядом с ней.
Она была одета в темное платье и темное пальто; в вороте белел валик бадлона. На вид лет двадцать пять; черные волосы, карие глаза, почти греческие черты лица и оливковый оттенок кожи выдают уроженку нездешних мест. Поставьте ее рядом с Мэгги и Белиндой, и вам придется провести не только лучшие годы своей жизни, но и большинство преклонных в попытках найти сравнимую троицу. Хотя, сказать по правде, девушка в тот момент выглядела не лучшим образом. Обширным белым носовым платком, вероятно позаимствованным у администратора, она стирала с пепельного лица кровь, сочившуюся из набухшей на левом виске гематомы.
– Боже правый! – В моем голосе звучало раскаяние – вполне искреннее, ведь я, как и любой нормальный человек, вовсе не склонен к бесцеремонному нанесению ущерба произведениям искусства. – Это из-за меня?
– Ну что вы! – Голос оказался низким и хриплым, но это, возможно, по той единственной причине, что я приложил ее о косяк. – Это я утром порезалась, когда брилась.
– Чертовски сожалею. Я гнался за человеком, который только что совершил убийство, а вы очутились у меня на пути. Боюсь, он сбежал.
– Моя фамилия Шредер, я здесь работаю.
Стоявший рядом с девушкой джентльмен на вид был крепок и проницателен, и я бы дал ему лет пятьдесят с приличным гаком. А еще он, похоже, имел заниженную самооценку – уж не знаю, отчего этим пороком страдают многие мужчины, взобравшиеся на ответственные посты.
– Нам сообщили об убийстве. Прискорбно, крайне прискорбно, что это случилось в аэропорту Схипхол.
– Ах да, ваша безупречная репутация, – кивнул я. – Надеюсь, покойник сейчас сгорает от стыда.
– Это неуместный разговор, – резко произнес Шредер. – Вы знали погибшего?
– Да откуда? Я только что сошел с самолета. Спросите стюардессу, спросите капитана, спросите десятки людей, которые были на борту. Кей-Эл – сто тридцать два, из Лондона, время прибытия пятнадцать пятьдесят пять. – Я глянул на часы. – Боже правый! Всего лишь шесть минут назад.
– Вы не ответили на мой вопрос. – Шредер не только выглядел проницательным, он и был таким.
– Я не узна́ю его, если снова увижу.
– Гм… А у вас не возникала мысль, мистер… э-э-э…
– Шерман.
– Мистер Шерман, у вас не возникала мысль, что нормальные люди не пускаются в погоню за вооруженным убийцей?
– Может, я ненормальный?
– А может быть, вы тоже имеете при себе оружие?
Я расстегнул пуговицы на пиджаке и распахнул полы.
– Случаем, вы не узнали убийцу?
– Нет. Но я никогда его не забуду. – Я повернулся к девушке. – Могу я задать вам вопрос, мисс…
– Мисс Лемэй, – коротко сказал Шредер.
– Вы узнали убийцу? Должно быть, вы успели его хорошо рассмотреть. Бегущий человек всегда привлекает внимание.
– С чего бы мне его узнавать?
У меня не было желания тягаться со Шредером в проницательности. Я спросил:
– Не желаете ли взглянуть на покойника? Может, вы узнаете его?
Она вздрогнула и отрицательно покачала головой.
По-прежнему не деликатничая, я осведомился:
– Встречаете кого-то?
– Не поняла…
– Вы же стояли у выхода из иммиграционной зоны.
Мисс Лемэй снова покачала головой. Выглядела она жутко – насколько это возможно для красивой девушки.
– А коли так, зачем вы здесь? Чтобы полюбоваться достопримечательностями? Так вроде иммиграционный зал Схипхола – самое невзрачное место в Амстердаме.