Как оказалось, очень даже мог. И тридцати секунд не прошло, а из каюты вышли двое, причем один нес мешок, перекинув его через плечо. Груз, прежде чем лечь в этот мешок, был упакован в мягкое, но все же угловатость бросалась в глаза – и не оставляла сомнений, что это тот самый ящик.
Двое сошли на пристань. Я немного понаблюдал, чтобы получить общее представление о взятом ими курсе, соскользнул обратно на топкий берег (еще одна статья расходов, мой наряд не пережил эту ночь) и двинулся следом.
На этот раз задача мне досталась не из сложных. Мало того что эта пара явно не подозревала о слежке, так еще и узкие, безумно извивающиеся переулки превратили Гейлер в царство теней. В конце концов люди с баржи подошли к длинному и низкому строению на северной окраине. Первый этаж – или подвал, по местным понятиям, – был бетонный. На верхнем этаже, куда вела деревянная лестница (вроде той, скрытой в сумраке, откуда я наблюдал с безопасного расстояния в сорок ярдов), высокие и узкие окна были забраны решетками, такими частыми, что и кошке не пролезть. Массивная дверь, перекрещенная стальными щеколдами, была заперта на два тяжелых амбарных замка.
Люди с баржи поднялись по лестнице, один из них отпер замки и отворил дверь, после чего оба скрылись внутри. Через двадцать секунд они появились снаружи, заперли дверь и ушли. Ноши при них уже не было.
Я пожалел, что оставил в отеле пояс с инструментами взломщика. Но сожаление было кратковременным – как бы я плавал с таким увесистым грузом? Да к тому же ко входу в это здание обращены полсотни окон ближних домов, и любой житель Гейлера, увидев меня, моментально сообразил бы, что в деревню пожаловал чужак. А раскрываться майору Шерману еще рановато – он охотится не на мелюзгу, а на китов, и приманка для них лежит в этом ящике.
Мне не требовался путеводитель, чтобы выбраться из Гейлера. Гавань находится на западе, а значит, конец дороги должен быть на востоке. Я прошел несколькими извилистыми проулками, не поддаваясь очарованию старины, что каждым летом влечет в деревню десятки тысяч туристов, и ступил на арочный мостик, перекинутый через узкий канал. Здесь наконец-то лицезрел местных жителей – три матроны, облаченные в традиционные платья с широкой юбкой, прошествовали навстречу. Они с любопытством посмотрели на меня и тотчас равнодушно отвернулись, словно встретить спозаранку в их деревне незнакомца, недавно принявшего морскую ванну в одежде, самое обыденное дело на свете.
В нескольких ярдах за каналом обнаружилась на удивление просторная автостоянка. В данный момент на ней парковались всего лишь пара автомобилей и с полдесятка велосипедов, из которых ни один не имел замка, цепи или какого-нибудь иного противоугонного приспособления. Очевидно, остров не страдал от воровства, и данный факт меня не удивил. Если добропорядочные жители Гейлера идут на преступление, они это делают с гораздо большим размахом.
На стоянке не было ни души, да и что там делать в такой час обслуживающему персоналу?
Терзаясь раскаянием – и посильнее, чем за все прегрешения, случившиеся с момента высадки в аэропорту Схипхол, – я выбрал велосипед понадежнее, подкатил его к запертым воротам, перевалил велосипед через них, перелез сам, огляделся и закрутил педали. Вдогонку не полетели вопли наподобие «Держи вора!».
Немало лет минуло с тех пор, как я в последний раз катался на велосипеде. И хотя я пребывал не в том состоянии, чтобы вновь испытать чудный беспечный восторг, приноровился достаточно скоро, и уж точно это было лучше, чем идти пешком. Лучше хотя бы тем, что заставило часть кровяных телец забегать по венам.
Я оставил велосипед на крошечной деревенской площади, где меня, слава богу, дождалось полицейское такси, и задумчиво посмотрел на телефонную будку, а потом на часы. Придя к выводу, что звонить еще слишком рано, я сел в машину и завел двигатель.
Через полмили я по амстердамской дороге подъехал к старому амбару, построенному возле фермерского дома. Остановил машину на шоссе так, чтобы амбар заслонил меня от тех, кто мог выглянуть из дома. Открыл багажник, достал сверток, приблизился к сараю, отыскал незапертую дверь, вошел и переоделся во все сухое. Не возникло ощущения, будто я заново родился, меня по-прежнему била дрожь, но, по крайней мере, прекратилась чудовищная пытка холодом, которую я терпел несколько часов кряду.