Вдруг Герта глянула на наручные часы размером с кухонный будильник и что-то сказала Труди. Та встала, протянула руку к Мэгги и помогла ей подняться. Вместе они направились к крестьянкам – видимо, чтобы позвать их к завтраку; Герта уже расстилала на земле клетчатую скатерть, расставляла чашки и разворачивала матерчатые салфетки, в которых хранилась снедь.
– Не тянись к оружию. Все равно не успеешь – просто не доживешь.
Я поверил тому, кто произнес это за моей спиной. Я не попытался схватить пистолет.
– Медленно повернись.
Я медленно повернулся.
– Отойди от пистолета на три шага. Влево.
Я никого не видел. Но слышал прекрасно.
Я отошел на три шага влево.
На другом краю чердака зашевелилось сено, и появились двое: преподобный Таддеус Гудбоди и Марсель, змееподобный франт, которого я избил и запихнул в сейф. У Гудбоди не было оружия, но в нем и не имелось нужды: пистолет в руке у Марселя был величиной с два обычных, и, судя по блеску плоских, черных, немигающих глаз, этот тип обрадовался бы малейшему поводу пустить его в ход. Не внушало надежды и то обстоятельство, что на стволе отсутствовал глушитель. Этих двоих нисколько не беспокоит, что стрельба может кого-нибудь привлечь.
– До чего же там жарко, – пожаловался Гудбоди. – И чертовски щекотно. – Он улыбнулся – дяденьку с такой доброй улыбкой ребенок захочет взять за руку. – Ваша профессия приводит вас в самые неожиданные места, мой дорогой Шерман.
– Моя профессия?
– Если мне не изменяет память, в прошлую нашу встречу вы себя выдавали за таксиста.
– А-а… Ну да, было дело. Держу пари, что вы не заявили на меня в полицию.
– Да, я передумал, – великодушно подтвердил Гудбоди. Он подошел к моему пистолету, с отвращением поднял его и зашвырнул в сено. – Грубое, неприятное оружие.
– Ваша правда, – согласился я. – Вы-то всегда стараетесь привнести в убийство элемент изысканности.
– Что и будет сейчас продемонстрировано. – Гудбоди не потрудился понизить голос, да это было и ни к чему: гейлерские матроны уже пили утренний кофе, и даже с набитым ртом все они, похоже, умели говорить одновременно.
Гудбоди вернулся к сену, откопал холщовый мешок и извлек из него веревку.
– Будь бдителен, дружище Марсель. Если мистер Шерман сделает хоть малейшее движение, каким бы безобидным оно ни казалось, выстрели в него. Только не убей. Всади пулю в бедро.
Марсель плотоядно облизал губы. Я надеялся, что он не сочтет подозрительными движения моей рубашки, вызванные усиленным сердцебиением.
Гудбоди осторожно подошел ко мне сзади, туго стянул петлей правое запястье, перекинул веревку через стропило и после отладки, которая мне показалась неоправданно долгой, привязал другой конец к запястью левому. Мои кисти оказались на уровне ушей. Гудбоди достал второй кусок веревки.
– От моего друга Марселя я узнал, – заговорил он, – что вы довольно ловко деретесь руками. Мне пришло в голову, что и ноги могут быть натренированы не хуже. – Он опустился на корточки и связал мои лодыжки с энтузиазмом, не сулившим ничего хорошего кровообращению. – А еще мне пришло в голову, что вы способны комментировать сцену, которая вскоре разыграется перед вашими глазами. Но мы в комментариях не нуждаемся. – Он затолкал мне в рот далеко не чистый носовой платок и закрепил его другим, стянув узел на затылке. – Что скажете, Марсель? Приемлемо?
У Марселя сверкнули глаза.
– Я должен передать Шерману послание от мистера Даррелла.
– Нет-нет, дружище, не будем спешить. С этим успеется, а сейчас нужно, чтобы наш приятель полностью владел своими способностями. Чтобы не ослабло зрение, не пострадал слух, не притупился ум. Мистер Шерман должен оценить все тонкости представления, которое мы подготовили для него.
– Как скажете, мистер Гудбоди, – покорно ответил Марсель и снова принялся гнусно облизываться. – Зато потом…
– Зато потом, – щедро пообещал Гудбоди, – вы сможете передать столько посланий, сколько душа пожелает. Однако не забывайте: сегодня вечером, когда загорится амбар, мистер Шерман еще должен быть жив. Как жаль, что мы не сможем полюбоваться этим зрелищем с близкого расстояния. – Его огорчение казалось совершенно искренним. – Уверен, когда среди золы отыщут обугленные тела – ваше, мистер Шерман, и очаровательной юной леди, – победит версия о беспечности любви. Курение на сеновале, знаете ли, не самое разумное занятие. Au revoir, мистер Шерман, – но это не значит «прощайте». Посмотреть на сенной танец я предпочитаю из партера. Такой милый старинный обычай. Думаю, тут вы со мной согласитесь.