Он ушел, оставив Марселя облизываться. Мне не очень нравился этот тет-а-тет, но в тот момент это не имело никакого значения. Я повернулся к щели в стене.
Допившие кофе матроны уже поднимались на ноги. Труди и Мэгги находились почти под тем местом, где стоял я.
– Мэгги, разве пирожки невкусные? – спросила Труди. – А кофе?
– Очень вкусные, Труди, очень. Но я слишком задержалась. Пойду – мне еще нужно кое-что купить… – Мэгги осеклась и подняла глаза. – Что это?
Заиграли два аккордеона – мягкую, нежную мелодию. Я не видел музыкантов; звуки доносились из-за стога, с которым только что управились матроны. Труди вскочила на ноги, радостно захлопала в ладоши. А затем схватила Мэгги за руку и заставила подняться.
– Сенной танец! Сенной танец! – восклицала Труди, радуясь, как ребенок подарку в день рождения. – Это для нас! Мэгги, наверное, ты им тоже понравилась. Они будут танцевать для тебя. Теперь они и твои подруги!
Матроны – кто средних лет, а кто и старше, – все с пугающим отсутствием эмоций на лице, дружно задвигались с какой-то тягучей точностью. Положив вилы на плечо, как солдат – винтовку, они выстроились в шеренгу и принялись маршировать вперед-назад, тяжело переваливаясь с ноги на ногу; украшенные лентами косы раскачивались под музыку, звучавшую все громче. Женщины синхронно проделали грациозный пируэт, затем возобновили ритмичное вышагивание. Шеренга постепенно изгибалась, приобретая форму полукольца.
– В жизни не видала подобных танцев, – недоумевающе произнесла Мэгги.
Я тоже никогда не видел подобных танцев и с леденящей душу уверенностью сознавал, что не захочу увидеть снова. Впрочем, сложившиеся обстоятельства, похоже, начисто исключали такую возможность.
Труди повторила мою мысль, но зловещий подтекст ускользнул от Мэгги.
– И больше никогда не увидишь, – сказала она. – Это только начало. Ой, Мэгги, ты им точно понравилась! Смотри, они тебя зовут!
– Меня?
– Да, Мэгги. Ты им нравишься. Иногда они зовут меня, а сегодня – тебя.
– Труди, мне нужно идти.
– Мэгги, ну пожалуйста! На минуточку. Тебе ничего не нужно делать, только постоять перед ними. Они очень расстроятся, если ты откажешься.
Мэгги со смехом уступила:
– Ладно, ладно.
Спустя несколько секунд она, крайне смущенная, оказалась в центре внимания. Полукруг танцовщиц с вилами то приближался, то удалялся от нее. Постепенно менялись рисунок и темп танца – матроны двигались все быстрее, и вот они замкнули вокруг Мэгги кольцо. Оно сужалось и расширялось, сужалось и расширялось; женщины то кланялись с суровым видом, приближаясь к Мэгги, то резко запрокидывали головы и взметывали косы, отдаляясь.
В поле моего зрения появился Гудбоди с умильно-нежной улыбкой человека, косвенно участвующего в завораживающем старинном танце. Он стал рядом с Труди и положил руку ей на плечо; она одарила его сияющим взглядом.
На меня накатила тошнота. Хотелось отвести взгляд, но сделать это – значит бросить Мэгги в беде, а я никогда не бросил бы Мэгги в беде. Хотя Бог свидетель, я был не в силах ей помочь. На ее лице отразились растерянность, недоумение и даже некоторое беспокойство. Она посмотрела на Труди через промежуток между двумя матронами; девушка широко улыбнулась и ободряюще помахала ладошкой.
Музыка вдруг изменилась. Раньше это была нежная танцевальная мелодия, хоть и с вкраплениями маршевых аккордов, а теперь аккордеоны играли все громче, исторгая нечто новое, даже не военное уже, а нечто грубое, примитивное, дикое. Жестокое.
Вновь замкнувшись, кольцо начало сужаться. Со своего возвышения я по-прежнему видел Мэгги. У нее расширились глаза, на лице читался страх. Склонившись вбок, она чуть ли не в отчаянии высматривала Труди.
Но та не пришла бы ей на выручку. Улыбка исчезла, кисти, обтянутые хлопчатобумажной тканью, сжались в тугие кулаки. А еще Труди медленно, плотоядно облизывалась. Я повернул голову: Марсель был занят тем же, но по-прежнему держал меня на мушке и наблюдал за мной так же внимательно, как и за сценой снаружи. Я был бессилен что-либо предпринять.
Матроны топали, снова сужая круг. С круглых как блин лиц сошла бесстрастность, уступив свирепости, беспощадности, а крепнущий страх в глазах Мэгги сменился ужасом. Музыка же все набирала силу, все теряла стройность. И вдруг с парадной синхронностью вилы взметнулись с плеч и направились на Мэгги.