– Боже мой! – сказал я. – Теперь понятно, почему пустуют церкви.
– Ах, ваша правда! Но согласитесь, надо наслаждаться счастливыми мгновениями. Взгляните на эти гири. Мы измеряем их величину и вес, а затем в надлежащее время – как, например, нынче ночью – доставляем сюда другие гири. Не скажу, что точные копии, – у них внутри кое-что спрятано. Здесь их упаковывают вместе с часами, на таможне осматривают и пломбируют, и они отправляются за рубеж, к нашим друзьям. Все совершенно легально. Одна из моих лучших схем, я постоянно ею пользуюсь.
Жак уважительно кашлянул:
– Мистер Гудбоди, вы говорили, что торопитесь.
– Наш Жак – сама практичность. И он, безусловно, прав. Но прежде чем вернуться к делам, мы должны позаботиться о нашем суперсыщике. Жак, проверьте, все ли чисто кругом.
Гудбоди брезгливо выставил пистолет, а Жак бесшумно отправился на разведку. Вскоре он вернулся и кивнул, после чего меня заставили выйти за дверь, прошагать по гравию и подняться по лестнице через ров к массивной дубовой двери. Гудбоди извлек из кармана ключ соответствующего размера, и мы переступили порог.
Потом были лестница на второй этаж и коридор, а за ним зал. Громадный зал, заполненный сотнями часов. Я в жизни не видел их так много в одном месте, и не могло быть сомнений, что это чрезвычайно ценная коллекция. Все без исключения часы были маятниковыми, некоторые очень большого размера, и все старинные. Лишь немногие из них работали, но вместе они создавали ужасающий шум. Я и десяти минут не смог бы проработать в этом помещении.
– Одна из лучших коллекций в мире, – заявил Гудбоди с такой гордостью, будто это сокровище принадлежало ему. – Если не самая лучшая. И как вам предстоит увидеть… вернее, услышать, все часы исправны.
Его слова не дошли до моего сознания. Я смотрел вниз. На полу лежал мужчина с длинными, до плеч, черными волосами, с костлявыми лопатками, выпиравшими из-под поношенной куртки. Рядом лежало несколько кусков электрического провода с резиновой изоляцией. А возле головы – наушники, покрытые пористой резиной.
Не требовалось медицинского образования, чтобы сразу понять: Джордж Лемэй мертв.
– Несчастный случай, – печально изрек Гудбоди. – Правда, несчастный случай. Мы этого не хотели. Увы, организм бедняги был крайне ослаблен лишениями, перенесенными за последние годы.
– Вы его убили, – сказал я.
– С формальной точки зрения – пожалуй, что так.
– Зачем?
– Видите ли, его высоконравственная сестрица, годами ошибочно считавшая, что мы располагаем доказательствами совершенного ее братом убийства, в конце концов убедила его обратиться в полицию. Поэтому нам пришлось временно убрать их с амстердамской сцены – но, конечно же, не для того, чтобы огорчить вас. Знаете, мистер Шерман, вам следует считать себя отчасти виновным в гибели несчастного паренька. И в гибели его сестры. И в гибели вашей очаровательной помощницы… Кажется, ее звали Мэгги? – Он прервался и быстро отступил, держа оружие в вытянутой руке. – Не бросайтесь на мой пистолет. Как я понял, вам не понравилось представление? Уверен, оно и Мэгги не пришлось по вкусу. И боюсь, не придется по вкусу и второй вашей подружке – Белинде, которой предстоит умереть сегодня вечером. О! Вижу, задел вас за живое. Мистер Шерман, вам хочется убить меня?
Он по-прежнему улыбался, но в плоских глазах плескалось безумие.
– Да, – ответил я без эмоций в голосе. – Мне хочется убить тебя.
– Мы послали ей письмецо. – Гудбоди таял от наслаждения. – Кодовое слово «Бирмингем», я не ошибся? Она должна встретиться с вами на складе Моргенштерна и Маггенталера. Наши добрые друзья навсегда останутся вне подозрений. В самом деле, надо быть отъявленным психопатом, чтобы совершить два столь кошмарных преступления на собственной территории. Очень тонко, вы не находите? Еще одна марионетка на цепочке. Пляшущая под нашу музыку, как и тысячи других марионеток по всему миру.
– Ты хоть сознаешь, что свихнулся начисто? – спросил я.
– Жак, свяжите его, – резко приказал Гудбоди.
Его светский лоск наконец-то дал трещину. Должно быть, правда уколола болезненно.