Ключ, весивший никак не меньше четырех фунтов, уже летал по дуге почти девяносто градусов. Я опустил его еще на три фута, гадая, как скоро охранника насторожит очень тихий, но неустранимый звук рассекаемого железякой воздуха. На мое счастье, в следующий миг на улицу въехал синий фургон. Его появление помогло мне двояко: часовой высунулся еще дальше, чтобы рассмотреть машину, а работа двигателя заглушила движения стилсона.
Фургон остановился в тридцати ярдах от нас; мотор умолк. Импровизированный маятник достиг своей амплитуды. Когда ключ снова двинулся вниз, я позволил бечевке проскользнуть еще на пару футов сквозь пальцы. Слишком поздно почувствовав неладное, охранник повернул голову и очень удачно принял на лоб всю энергию груза. Он смялся, как будто на него рухнул мост, и медленно завалился назад, скрывшись с моих глаз.
Открылась дверь фургона, и вышел де Грааф. Он помахал мне. Я дважды проделал приглашающий жест правой рукой, убедился, что маленький пистолет надежно сидит в носке и ботинке, и сполз к подъемной балке. Сначала уперся в нее животом, а затем свесился на руках. Пистолет из наплечной кобуры я держал в зубах. Качнулся назад, затем вперед, и, как только левая нога коснулась порога погрузочного люка, правая распахнула створки, а руки вцепились в косяки. Утвердившись на пороге, я взял пистолет в правую руку.
Их было четверо: Белинда, Гудбоди и хозяева фирмы. Белинда, бледная, сопротивляющаяся, но не издающая ни звука, уже была одета в гейлерское платье с широкой юбкой и расшитым лифом. Ее держали за руки Моргенштерн и Маггенталер, чьи лучезарные отеческие улыбки прямо-таки закоченели на румяных физиономиях. Гудбоди, стоявший ко мне спиной и приводивший головной убор Белинды в соответствие со своим эстетическим вкусом, повернулся, как в замедленной съемке.
И так же медленно у него отвисла челюсть и округлились глаза, а лицо приобрело снежную белизну – почти такую же, как его шевелюра.
Я сошел с порога на пол, сделал два шага и протянул руку к Белинде. Она несколько секунд смотрела на меня, не веря в происходящее, потом стряхнула обмякшие лапы Моргенштерна и Маггенталера и подбежала ко мне. Сердце моей помощницы колотилось, как пойманная в силок птица, но я бы не сказал, что самое страшное потрясение в жизни лишило ее воли и сил.
Я перевел взгляд на криминальную троицу и улыбнулся, насколько это позволяли травмы лица.
– Теперь вы знаете, как выглядит смерть, – сказал я.
Они все поняли. С застывшими лицами вытянули руки кверху. Я держал их в такой позе и молча ждал, когда де Грааф и ван Гельдер поднимутся по лестнице на чердак. За это время ничего не произошло. Готов поклясться, что никто из троицы даже не моргнул. Белинду била дрожь – неконтролируемая реакция на стресс, – но девушка нашла в себе силы улыбнуться мне, и я понял, что с ней все будет в порядке. Парижское отделение Интерпола не принимает в свои ряды кого попало.
Де Грааф и ван Гельдер, оба с пистолетами в руках, уставились на эту сцену. Затем де Грааф спросил:
– Боже мой, Шерман! Что вы творите? Почему эти люди…
– Может, позволите объяснить? – перебил его я резонным вопросом.
– Да, объяснить необходимо, – суровым тоном проговорил ван Гельдер. – Трое известных и уважаемых жителей Амстердама…
– Умоляю, не смешите, – попросил я. – У меня лицо болит.
– И насчет лица тоже, – проворчал де Грааф. – Откуда у вас эти…
– Порезался при бритье. – Вообще-то, эта острота принадлежала Астрид, но я был не в том тонусе, чтобы придумывать новую. – Позвольте все-таки объяснить.
Де Грааф вздохнул и кивнул.
– Как считаю нужным?
Он снова кивнул.
– Ты знаешь, что Мэгги убита? – обратился я к Белинде.
– Я знаю, что она убита. – Это было сказано дрожащим шепотом – я все-таки переоценил ее состояние. – Он мне только что об этом сказал. И при этом улыбался.
– Преподобному свойственно христианское сострадание. И он не может не улыбаться, совершая гнусности. Итак, – обратился я к полицейским, – посмотрите внимательно, джентльмены. Посмотрите на Гудбоди. Это убийца. Самый отъявленный психопат и садист из тех, кого мне доводилось встречать. Или даже из тех, о ком мне доводилось слышать. Этот человек насадил на крюк Астрид Лемэй. Этот человек заколол вилами Мэгги на Гейлере. Этот человек…
– Вы сказали – вилами? – спросил де Грааф.
Очевидно, его рассудок был не в силах это воспринять.