Вместо лопнувшей сливы шрам теперь бугрился комками засохшей крови. «Болячка» — усмехнулся Рамон старому детскому определению. Это он сделал зря. Ране, видимо, не понравилось слово «болячка», или же усмешка. Когда в глазах перестали скакать огоньки, Рамон, наконец, приступил к очистительным водным процедурам.
Рану он предусмотрительно прикрыл банальной пищевой пленкой, но когда струйки душа били по ней, помогало слабо. Черт с ним. Боль была из разряда сильных, но сносных.
В кухне он открыл холодильник, вылил в унитаз кастрюлю пятидневного мясного супа, сварил новый, протерев мясо на терке, а овощи порезав настолько мелко, что любой китаец умер бы от зависти. Ходить на улицу с таким украшением явно не стоило, Серый Шут ничего не обещал о возможности занести какую-нибудь дрянь, а заклеивать, решил Рамон, значит, лечить. Ничего. Нынче в сети можно заказать хоть мясо, хоть сигареты, хоть бабу, хоть семена алтайской конопли.
Месяц прошел. Как — Рамон не хотел бы пережить второй такой. Один, как перст, исключая разве что курьеров из самых разных магазинов и фирм доставки, что привозили продукты, напитки, сигареты и со всей страны доставляли нужные ему материалы. Он читал книги, смотрел фильмы, не трогал «болячку», играл в компьютерные игры и много рисовал. Но рисунки его стали иными. В них преобладала жестокая, злая графика и большую часть того, что он нарисовал, графика поделила с офортом. Он не обрабатывал, не забинтовывал, не смазывал целебными мазями свой первый шрам. Он привыкал к мысли, что таких будет много. Забыв спросить у Серого Шута, какого размера будут новые шрамы, он понял сам, что чем сильнее будет заход, тем больше рубец. Ну, что же. Это тоже справедливо. Рамон любил справедливость. Даже если она была обращена против него.
Он сидел в мастерской и делал первую в жизни куклу. Первую в жизни куклу, которая получит имя и которая напрочь сломает судьбу одному ублюдку. Он слышал о таком. Торговец живым товаром, авторитетная личность в известных кругах. Старая схема — покупка запуганной девушки или женщины, или юноши у мужа, кума, брата, свата — можно продать, кого угодно, если знать, кому, тех, фотографиями которых пестрят потом все социальные сети: «Помогите найти! Ставьте класс!», избиения, унижения, насилие и — героин. Все крайне просто. Все довольны. Клиенты, продавцы людей, поставщики героина, аптекари, отпускающие шприцы, животные, получающие деньги за превращение человека в навсегда сломанного раба.
Все, что будет нужно еще — это любое выделение этого человека, или его волосы, или ногти. В дело годится все. Лучше всего была бы кровь, но этот человек охотно ее лил, но, почему-то, всегда чужую кровь. Свою берег.
Куклы вуду, которых Рам насмотрелся на Гаити, тоже сработали бы, но более грубо и результат их действия был предрешен, нет, ему требовалась своя кукла, та, делать которые он научился в своем девяностошестичасовом сне. Работа почти ювелирная. Голова, черты лица, обряд дарования имени, да мало ли, что еще, скажем, включая даже подобие скелета — в этот раз ему был нужен именно скелет того человека. Рамон негромко гудел под нос какую-то песню и возился с первой в жизни куклой, любовно и бережно следуя врезавшимся в его память канонам нового знания. С куклой, выходившей из-под его темных, тонких пальцев, в мир выходил и новый человек.
Кукловод.
4
Так почему, все-таки, война? Война глупая, без шансов на победу в обозримом будущем? Вернуть слово утраченное значение? Чушь. Люди превратили слово «плохо» в мантру, в заклятье. Все они знают, что убивать за деньги плохо, красть у людей их деньги плохо, торговать наркотиками плохо, плохо резать людей на органы, плохо заставлять детей проституировать, плохо продавать людей в рабство, плохо все это покрывать за деньги и на правительственном уровне поощрять ту же торговлю наркотиками — да. Знают. Они говорят: «Плохо!» Чем чаще с экранов телевизоров и компьютеров их оповещают, что мир стал еще более зол, тем с большим равнодушием они произносят: «Плохо». Но в их «плохо» кроется старое, как мир: «Плетью обуха не перешибешь» — сказав «плохо», они выполняют свой гражданский долг. Черт с ним, с гражданским — если нет государства, нет и гражданства. Свой человеческий долг.