Она увидела, как Кент встал, потом услышала страшный грохот и звон стекла. Комната неожиданно озарилась светом, и Бэлль разглядела силуэт еще одного человека с чем-то большим и тяжелым в руках. Потом она услышала звук удара и крик боли. Еще один глухой удар, и этот человек уже направляется к ней.
Свет был у него за спиной, поэтому Бэлль не узнала Джимми, пока он не заговорил. Девушка подумала о том, что английской полиции не удалось схватить и арестовать Кента, а Джимми справился с этим в одиночку.
— Джимми, мой герой, — прошептала она.
Он в этот момент что-то кричал из окна, говорил, чтобы шли к задней двери.
— Ломайте дверь! — кричал он. — Я не могу отойти от этого ублюдка. Кто-нибудь развяжите мисс Купер. Она лежит связанная на полу.
Неожиданно исчезли и ужас, и вонь этого мерзкого места. Бэлль казалось, что она парит в облаках. Девушка посмотрела вниз и увидела перед собой свое прошлое. Именно с Кента все началось, а сейчас он пойман и она свободна. Свободна оставить все в прошлом, свободна начать новую жизнь.
Джимми был прав, когда сказал, что когда-нибудь она поймет: в том, что с ней произошло, есть и положительные моменты. Она лучше узнала людей, плохих и хороших, и тех, что посредине, которые сочетали в себе черты и первых, и вторых, потому что жизнь тоже их потрепала. Бэлль поняла, что жадность затмевает человеческий разум и что вожделением без любви никогда никого не удовлетворить. Поняла, что по-настоящему плохих людей очень мало. Кент — один из них, мадам Сондхайм и Паскаль — тоже. Но такие люди, как Марта, Слай и даже мадам Албертин из Марселя стали плохими из-за жадности и после общения с дурными людьми.
Однако вокруг много хороших людей. Мог, Джимми, Лизетт, Габриэль, Филипп, Ной, Гарт, Этьен… Возможно, кто-то скажет, что, как и ее саму, большинство из них нельзя назвать людьми с кристально чистой совестью. Но когда понадобилось, все они встали на защиту правого дела.
Бэлль услышала треск ломаемой двери, потом долгожданный топот ног по лестнице. Все закончилось. Они с Джимми скоро пойдут домой, и она сможет начать новую жизнь.
Эпилог
Раздался марш Мендельсона, и Бэлль повернулась, чтобы посмотреть, как Мог выходит из церкви под руку с Джимми. На глазах девушки блестели слезы счастья. Она уже видела Мог в пышном свадебном наряде, когда помогала ей одеваться. Бэлль застегнула длинный ряд крошечных пуговок на спине ее бледно-голубого наряда, надела на голову Мог бело-голубую шляпку, которую сделала специально для нее, но все равно была тронута, глядя на зардевшуюся и улыбающуюся, как юная девушка, Мог, когда та шла навстречу своему избраннику.
Стоял изумительно теплый, солнечный сентябрьский день. В пригороде Лондона, Блекхэте, парк возле церкви Всех святых был полон семей, выехавших на пикник; повсюду прогуливались влюбленные парочки, а старики сидели на скамьях и грелись на солнце. Недалеко от церкви парочку молодоженов, Гарта и Мог, которая должна была вот-вот стать миссис Гарт, ждала гостиница их мечты — «Железнодорожный постоялый двор».
Для того чтобы Мог с Гартом могли пожениться здесь, в Блекхэте, Мог и Бэлль вот уже три месяца жили в двух комнатах на Ли-парк, тихой зеленой улице. Гарт и Джимми остались в «Бараньей голове», не только для того, чтобы продать паб и дождаться окончательного заключения сделки купли-продажи «Железнодорожного постоялого двора», но и для того, чтобы соблюсти правила приличия. В Севен-Дайлс никто не обращал внимания на такие мелочи, но они прекрасно понимали: для того чтобы начать новую жизнь в очень респектабельном районе, необходимо заслужить уважение.
Бэлль думала, им с Мог будет сложно привыкнуть к устоям приличного общества, но, к ее удивлению, это оказалось не так. Если их спрашивали, Мог отвечала, что работала экономкой, а Бэлль — служанкой в том же доме. Оставшись наедине, они часто смеялись над этим, поскольку во многих смыслах это соответствовало действительности. Мог всегда отличалась благородными манерами, и Бэлль она воспитала так же, поэтому они не слишком часто спотыкались о подводные камни. Трудно было только привыкнуть к хозяину, у которого они снимали комнаты, и другим мужчинам, которые знакомились с ними. Все обращались с ними как с прекрасными цветами, у которых нет ни ума, ни своей точки зрения. Однако за три месяца ничегонеделания — длительных прогулок, чтения и шитья — у них было время изучить средний класс, приспособиться к нему и насладиться заслуженным отдыхом, строя планы на будущее.
Но сейчас, когда Бэлль смотрела, как Мог идет по проходу к алтарю, где ее ждал Гарт со своим шафером, старинным приятелем Джоном Спраттом, она понимала, что Мог счастлива и вынужденной праздности пришел конец. Наконец ей удалось превратить комнаты над пабом в настоящий дом и навсегда привязать к себе Гарта.
— Мог прекрасно выглядит, — прошептала Энни на ушко Бэлль. — А ее шляпка похожа на последние модели с Бонд-стрит. У тебя настоящий талант. И ты такая красавица!
От похвалы матери девушка просияла. На ней было бледно-розовое платье из искусственного шелка с оборками по подолу и белая шляпка, которую она сама смастерила. Бэлль знала, что никогда не станет близка с Энни так, как была близка с Мог, но они обе пытались подружиться.
После того ужасного дня Гарт отправился к Энни и настоял на том, чтобы она приехала к дочери и объяснила, какую роль сыграла в этом деле. Бэлль увидела мать другой — ранимой женщиной, которая спряталась в твердой скорлупе, веря в то, что, если держаться от всего в стороне, можно защитить себя от обиды и боли.
Стало известно, что какой-то мужчина, с которым Энни была знакома в прошлом, приехал в качестве постояльца в ее пансион. Поскольку этому мужчине так много было известно о ее прошлом, он показался ей очень милым, и Энни поведала ему о Бэлль и еще сказала, что не видела дочь с тех пор, как та вернулась из Франции.
Как только Энни сообщили о письме, которое, как предполагалось, написала она, она поняла, что ее гость, должно быть, каким-то образом связан с Кентом и был послан с единственной целью — разузнать что-нибудь о Бэлль. Он явно донес услышанное Кенту, который тут же подделал соответствующее письмо, якобы написанное ею.
Энни признала, что должна была отправиться в «Баранью голову» сразу после возвращения Бэлль, но кое-что из изложенного в письме соответствовало действительности. Ей и вправду было стыдно за то, что она бросила Мог и думала только о себе. Год назад, когда Джимми осыпал ее упреками, Энни показалось, что весь мир ополчился против нее.
— Мне была невыносима мысль о том, что тебе пришлось пережить то же, что и мне, когда я была юной девушкой, — рыдала она. — Думать, что ты умерла, было бы не так больно, как узнать, что ты прошла через тот же ад, через который прошла и я. Каждый раз, когда ко мне приходили Джимми, Мог или Ной, мне казалось, что они вновь вскрывают уже затянувшуюся рану. В отличие от них, я не верила, что тебя найдут.
Бэлль все поняла. Вероятно, связь между ней и матерью была очень сильной. Скорее всего, Энни в глубине души знала, что ее дочь жива. Бэлль чувствовала, что мать нужно пожалеть, чтобы ее не пригвоздили к позорному столбу за то, что она отгородилась от жизни дочери. С тех пор Бэлль раз в две-три недели навещала ее в Кинг-Кросс. Поскольку Энни сама в молодости пережила то, что пережила Бэлль за последние два года своего отсутствия, они обсуждали свои злоключения, иногда плакали, иногда смеялись. Бэлль чувствовала, что им лучше доверять друг другу.
Девушка не могла не восхищаться предпринимательской жилкой Энни и тем, как тяжело ей приходится работать. В ее пансионах предоставлялись чистые, уютные номера, в стоимость входил завтрак и ужин. Энни готовила и многое стирала сама, поскольку у нее была только одна служанка. И тем не менее она казалась гораздо счастливее, чем была когда-то в Севен-Дайлс.