Одним движением руки тренер распахивает шторы магией, и бабочка устремляется на свет. Летит стремительно, чтобы коснуться стекла и рассыпаться в звездную пыль.
— Она жива… — шепчу, не понимая, что происходит, не понимая, куда я иду и зачем.
— Жива, — подтверждает мои слова мастер и мягко улыбается набок. — Отдыхай, Виктория. Завтра продолжим.
Я покорно иду к дверям и слышу добродушный смешок в спину. Это заставляет меня дрогнуть и остановиться.
— Ты сама закрыла себя в этой ловушке, ты сама себя оттуда и вызволить должна.
— Ловушке? — бросаю через плечо. — Память и чувства — моя ловушка? Я хочу просто покоя, больше ничего.
— Думаешь, что найдешь счастье в покое? — мастер не встает, но мне кажется, что его голос звучит возле уха. Меня колотит и бросает в жар.
— Мне не нужно счастье… — все еще не повернувшись, гляжу в закрытую дверь.
— А что нужно?
— Не знаю.
— В том-то и проблема. Когда поймешь, что ты хочешь, тогда и магия проснется. Как видишь, она может быть в тебе и без твоего согласия, но вот использовать ее ты сможешь только после принятия себя.
— Как я могу быть уверена, что это не ваши фокусы? — я, наконец, оборачиваюсь. В его светлых глазах беснуются огоньки.
— Просто взгляни на себя в зеркало, — его улыбка мягкая, почти отцовская. — Иди, Виктория, — показывает на дверь. — На сегодня занятие окончилось.
Глава 27. Принять себя
Молча выхожу из учебного класса. Бреду по коридору почти вслепую, просто куда- то вперед.
В уборной сначала умываюсь холодной водой и дышу в ладони, придавливая губы и глотая мерзкие слезы, а потом поднимаю голову. Что я должна увидеть? Бледное лицо, мыльно-зеленые глаза и бурые волосы? Не понимаю.
Красные прожилки на белках уже привычны. От бесконечного напряжения и слез. Я стала настоящим нытиком и тряпкой, стала ненавистной самой себе. Противное чувство продирается по позвоночнику и застывает кинжалом между лопатками.
Не хочу больше так! Не позволяет Аким, я сама это сделаю. Найду того, кто сможет почистить память, а если не найду — раскроюсь только ради этого. Чтобы вычеркнуть Марка раз и навсегда!
С этими мыслями резко поворачиваюсь, прохладные волосы хлопают по плечу, и я сталкиваюсь с темным взглядом Дарины. Ловлю себя на мысли, что они чем-то похожи с Лизой, только волосы, как день и ночь, светлые и темные.
— Вик, не надо… — говорит она и опускает голову.
— Что? — подхожу ближе и сдавливаю зубы до хруста. Читает меня, как книгу?
— Я слышала, как ты просила Акима. Не удаляй Марка. Ты потом жалеть будешь. Разберись сначала, найди его и выслушай.
Не хочу слушать. Мне не нужны нравоучения и советы, ничего не нужно.
— Нужно! — отвечает Дарина, и я понимаю, что уже думаю вслух. — Нас подлавливают на слабостях, нас заставляют делать то, что мы не хотим. Поверь, в жизни ничего не может быть лучше, чем твоя боль.
— Почему? — голос срывается, но мне интересно, о чем она бредит. Что за чушь?!
— Потому что она настоящая.
Хотелось заматериться, но я сдержалась. Много она понимает, когда эта настоящая боль меня изнутри ломает на щепки. И жить не хочется.
— Я могу помочь, но ты должна осознавать на что идешь. Да и лекарства с гарантией нет, сама понимаешь. Только временное воздействие.
Выдыхаю и отступаю, касаясь бедром холодного умывальника.
— Обещай мне только попрощаться с ним, сказать ему о своих чувствах, — девушка заламывает руки и качает головой. Светлые волосы колышутся, как колосья пшеницы. — Ты должна пообещать.
— Как? — горько выдавливаю. — Мы здесь взаперти. От меня требуют невозможного. Я пустая! Да оно же видно, что ничего не умею.
— Встретиться с ним несложно, да и ты уже это делала, — она загадочно улыбается.
— И не раз.
Я застываю с открытым ртом.
— Сны?
Она кивает.
— Это ты сделала?
— Ну-у-у-э… — Дарина смотрит в сторону, и на ее бледных щеках распускается румянец. — Ну, я немного умею петли…
— Зачем?! Нельзя было меня предупредить? Я не хотела его видеть, не хотела слышать! Мне это не нужно было! — кричу, срывая боль на подруге. — Дарина, это жестоко… — поворачиваюсь к крану и умываюсь. — Нельзя так с людьми. Нельзя. Вы всё решаете за меня. Ненавиж-ж-жу… — выцеживаю сквозь зубы и бью кулаком по холодному кафелю под зеркалом. Косточки трещат, а боль не отрезвляет, не приводит в чувства. Настоящая она! Конечно же, она же во мне, потому всем плевать. Больно же мне, а не им!