Дышит? Или нет?
Я хочу подойти ближе, но меня не пускает, отталкивает невидимая сила. Она просачивается в жилы и отравляет, застилая глаза чернотой. Щурюсь, чтобы выдавить ее из себя, прогнать, и густая тьма стекает из уголков глаз, обжигая кожу щек. Облегчение не приходит: мрак снова наполняет меня, отчего тяжелеют руки и ноги, и я падаю на колени.
— Уходи и больше не приходи. Ты предала меня…
Марк говорит не голосом. Я слышу его мысли, читаю по наполненным кровью глазам. Волосы, цвета вороньего крыла, упали на лоб и побагровели на кончиках. Руки мужа вытянуты вверх и стянуты цепями. И всюду ошметки одежды. И бесконечное море крови, крови, крови…
Толкаю себя вперед сильнее, но громогласный звон и сильный удар в грудь оглушают, и я, цепляясь за воздух, лечу во тьму…
Выныриваю из сна и хватаю губами воздух.
Дарина держит меня за плечи, смотрит в лицо, стискивает губы до тонкой кривой. Она растрепанная, измазана.
— Марк пришел за тобой, но…
Уводит взгляд и мотает головой, рассыпая светлые волосы по плечам. Замечаю рубленую рану на тонком запястье.
— Что с ним?
— Кажется, почистили, — она накрывает ладонью увечье, и кожа медленно стягивается, а алый пепел сыпется на пол. — Игорь там был… Вика, это жуткая бойня… Просто, как котят.
Она затихает и не дает мне ее схватить, чтобы заставить признаться, что врет. Врет же! Отскочив, девушка отходит к стене и выглядывает через щель гардины на улицу. Качает головой и поворачивается ко мне.
— А что ты хотела?! — кричит Дарина и плачет. Стирает крупные слезы грязными ладонями. — Сначала нарывалась, не слушала, а теперь будешь горевать? Живи с этим! Все полегли. Все! Они же малыши против темных магов, как кузнечики для курей. Инмаги и светлые слабо обучены, да и потоки другие. Маттеры пощелкали их одной левой пяткой. Посмотри в окно, если мне не веришь! — и она машет в сторону. Тычет беспомощно пальцем в тонкий тюль, а он идет волнами. — Говорила бабушка, что нельзя с тобой связываться, что ты всю жизнь по острию ножа ходишь, и всех близких потащишь за собой, когда сорвешься.
— Он жив, я чувствую, — вскакиваю и хватаюсь за голову. Рву волосы, а потом быстро заплетаю в косу, чтобы не мешали.
Мир идет кругом, вертится и стягивается узлом в животе. Не успеваю добежать до ванны: меня выворачивает светлой жижей на дорогой паркет. Откидываюсь на пол, чтобы вдохнуть побольше воздуха, а в грудь льется кислота. Она заставляет меня скрутиться снова и поддаться новым спазмам пустого желудка.
Не знаю, что буду делать, если Марка больше нет. Я об этом не думала, когда злилась и горела. Я не смогу без него. Никогда не смогу. Даже если вытравлю из себя все чувства, мне нужно знать, что он цел и невредим.
— Знаешь, — Дарина приседает рядом, подает полотенце и стакан воды. — Вокруг таких, как ты, всегда много беды. Ты или воспротивься мраку или позволь себя удавить в зародыше. Иначе будешь свидетелем гибели всех, кого знаешь. Всех, кем дорожишь. Если дорожишь, конечно.
— Я ничего не сделала, — шепчу и обмываю лицо водой, прополаскиваю во рту и сплевываю в сторону.
— Да? А это я, наверное, сама? — девушка протягивает кисть и заворачивает до локтя длинный рукав. На белой коже горит шрам в виде черной розы. — Когда тебя от Игоря отнимала, немного попала под огонь справедливости. Ты потом выключилась, но беседка… Ай! — она отмахивается и крутит рукой туда-сюда. — Как тату теперь, но болело жестко. Я даже сознание потеряла.
— Ты же можешь полечить себя.
— Такие шрамы остаются навсегда. Ты с меткой суггестора, дорогая. Твои удары, даже слабые, смертельны и необратимы.
Смотрю на свои руки и не верю. Смотрю на рану Дарины и тоже не верю. Я не могла такое сотворить, я ведь не злая, не подлая, не тварь.
Я не хотела.
— Знаю, — отвечает на мои мысли Дарина. — Тебе просто нужно нащупать в себе почву, встать на ноги. Хватит быть куколкой, Вика, пора переходить в новую стадию. Расправь крылья, подруга.
— Скажи, как направлять силу? Как ее обуздать? Я не понимаю… Не получается. Она, будто маленькая рыбка, выскальзывает из пальцев.
— Сердце свое успокой, мысли укроти, эмоции остуди.
— Невозможная шарада какая-то, — слабо усмехаюсь, а потом вспоминаю сон и черные двери. — Не знаешь, где подвал в особняке?
Дарина кивает и без слов идет к выходу.
Мы крадемся мимо столовой, заворачиваем через черный ход и спускаемся по узкой лестнице к распахнутой двери. Не та дверь, что мне нужна, но темнота и спуск создают ощущение дежавю. Замечаю на полу свежие следы крови, и сердце перестает биться. Дарина не врала, не врала… Да и зачем ей это?