Немного подумав, я передвинул тарелку с печеньем поближе к белобрысому, подальше от Олега — а то мало того, что он пользует того, в кого я без памяти влюблен, так ещё и печенье всё сожрет.
— Как ты меня нашел? — первым нарушил молчание Рома.
Я не сдержал смешка. Ну ты погляди, блять. Научный консилиум. Хуев круглый стол. Чаёк вон распиваем. Под конец, наверное, дружно обнимемся, споём какую-нибудь из этих блядских жизнеутверждающих песенок и выкурим трубку мира.
— Ты не пришел, — подал голос Олег. — Телефон вне зоны действия сети. В клубе тебя не было, и я решил зайти к тебе домой. Твоя мать сказала, что ты снимаешь квартиру. Эту.
Я глянул на Ромку, он, поймав мой взгляд, смущенно вздохнул. Ну понятно теперь, чего его любовничек удивился, увидев здесь меня.
— Я хотел приехать к тебе, но плохо себя почувствовал и позвонил Максу, чтобы он меня забрал. Макс он… он меня лечит и…
— Я ему уже рассказал, что мы трахаемся. Ну, знаешь, пока ты не записал меня в двоюродные братья или что-то вроде того.
— Я вовсе не собирался так делать! — вспыхнул Ромка. Ну да, не собирался он. Будь я на его месте — непременно бы так сделал.
— И почему ты не рассказал о нем мне? — строго спросил Олег. Учитывая разницу в возрасте, выглядело это так, как будто отец отчитывает нерадивого сына. Полный изврат.
— Я не прошу тебя рассказывать про секс с твоей женой, — огрызнулся белобрысый.
— Это — другое, — отрезал Олег, пристав со стула и уперев руки в стол. — А этот пацан, — кивок в мою сторону, — я не хочу его больше видеть рядом с тобой. Не люблю, когда трогают моё!
— Твоё, что насрешь, да и то пока летит, — рявкнул я на него. — Не дохуя ли ты на себя берешь, приятель? Может, Рома сам решит, с кем видеться, а с кем нет?
— А пусть, — неожиданно согласился Олег (ну до чего же уродское имя!) и решительно встал. — Позвонишь мне, — бросил он Ромке и ушел. Я искренне надеялся, что исчез он так стремительно из-за сомнительного качества пойла в кружке. Сам не знаю, когда мне стало доставлять удовольствие представлять своего врага сидящем на толчке пару часов кряду.
— Максим, — Ромка, наверное, в первый раз назвал меня полным именем. А я терпеть его не мог, меня полным именем только мать называла да ненавистная учительница в школе. — Я…
— Решай сам, Рома, решай сам, — сказал я и ушёл на балкон. Курить. Кажется, я скоро заработаю себе рак легких.
Надеюсь, Ромка всплакнет на моих похоронах.
========== – ==========
Утром Ромка затащил меня в постель. Вчера я вместе с ним лечь не решился, да и не хотелось особо — в голову то и дело лезли мысли о том, как они с этим ублюдочным Олегом занимались сексом, поэтому лег на диване в зале. Утром пошел в душ, по пути меня перехватил белобрысый, впился в губы поцелуем, сунул руку под резинку моих трусов — и всё, я уже готов к труду и обороне, ещё б я был не готов, неделю не трахавшись. Мысль о сопротивлении в мою голову даже не пришла — ну какое нахуй сопротивление, когда тебя тащат в койку и собираются сделать с тобой много приятных вещей. А Ромка действительно старался. Меня и раньше приводило в неописуемый восторг то, какой он в постели — страстный, неистовый, абсолютно не стесняющийся своего тела и своих желаний, но сейчас он превосходил самого себя. Отсасывал мне, как в последний, блять, раз, заставляя меня срываться на крик от прошивающего тело электрическими разрядами наслаждения, отдавался так, как только он умеет, с каким-то надрывом, что ли, если только трах можно назвать надрывным. Ну и я в стороне не оставался. Для меня это вообще охуеть как важно — соответствовать.
Потом мы просто лежали, обнявшись, минут двадцать и молчали, как это бывало раньше. В последнее время у белобрысого появилась привычка сразу вскакивать и бежать в душ — ему, видите ли, не нравилось ощущение стягивающей кожу спермы, а потом пинками загонять в душ и меня — ленивого и расслабленного.
Рома явно прощался, и впервые это не вызывало во мне ни внутреннего протеста, ни тревоги, ни желания приковать слащавого блондинчика наручниками к батарее.
Я спокойно наблюдал за тем, как он одевается, как достает из-под кровати пыльную, потрепанную сумку цвета хаки, как складывает туда свои вещи, которых оказалось неожиданно много. С готовностью ответил на его прощальный поцелуй, безропотно цапнул с его протянутой ладони связку ключей от квартиры. С чувством внутреннего удовлетворения закрыл за ним дверь. Он пытался что-то сказать, объяснить, но я не стал слушать, сказал, что ему вовсе не обязательно передо мной оправдываться.
Я был абсолютно уверен, что он вернется. Не знаю, откуда внутри вдруг взялось такое ощущение, но я знал это абсолютно точно, был в этом уверен, как уверен в том, что дважды два — четыре.
***
Мне позвонили из кафе, почти официально извинились и пригласили на работу. Я к тому времени злиться на нерадивую администраторшу перестал и даже про себя признал, что и я, будучи взвинченным, мог перегнуть палку, поэтому на предложение откликнулся с тщательно скрываемой радостью. Я сделал вид, что думаю, что до охуения обижен несправедливостью, и неожиданно получил ещё и повышение оклада. А жизнь-то, похоже, налаживалась.
Через пару дней позвонила Наська, предложила встретиться. Я не виделся с ней с самой свадьбы и сейчас неожиданно понял, что соскучился. С сестрой нас связывали странные, но крепкие и теплые отношения, что бы там ни было. Лет до шестнадцати я Настю любил просто потому, что так надо. Потому что старший брат обязан любить и защищать младшую сестру. Я и защищал, и любил, как мог. А когда я начал осознавать собственную ориентацию, неожиданно оказалось, что Настя — единственный в моем окружении человек, который способен меня понять и принять таким, какой я есть. Это не означает, что она не издевалась — она меня изводила подъебами так, как никто другой, но она никогда не презирала и не осуждала, и за это я полюбил ее больше, чем кого-либо на том отрезке жизни. Я любил ее и сейчас, несмотря на мерзкий характер, блядские матушкины гены и мудака-мужа, которого на свадьбе я увидел во второй раз в жизни и все время церемонии сдерживал себя от того, чтобы не превратить свадьбу сестры в похороны ее новоиспеченного мужа. Если бы не Ромка, вовремя утащивший меня в подсобку «снимать стресс», даже и не знаю, что бы было. Пиздец бы был.
В общем, встретиться я согласился и позвал Наську в гости. И даже после работы зашел в магазин и купил любимый Наськин торт с говорящим названием «Нищий еврей».
***
Говорят, женщинам беременность к лицу. Женщинам, может, и к лицу, а Наська походила на озлобленного раскрасневшегося колобка.
— Хули ты живёшь так высоко? — прилетело мне вместо приветствия, когда сестра с удобством расположилась на мягком кресле. — Чуть не родила, пока дошла.
— И тебе здравствуй, — широко улыбнулся я, с любопытством разглядывая вздувшийся Настин живот. Наська всегда была худой до костлявости, а поэтому большой живот воспринимался как инородный предмет, существующий от моей сестры отдельно.
— Здравствуй, — механически повторила Настя и, окинув взглядом пространство, спросила: — А кошки твои где, что-то не видно.
— Под диваном. Они в депрессии.
— По поводу? «Вискас» не купил?
— Ромка ушёл.
— И ты так спокойно об этом говоришь? — глаза у Насти сделались большие-большие.
— А что, я должен рыдать, заламывая руки и бегать искать его по всему городу?
— Ну, пару месяцев назад ты так и сделал бы. Разлюбил?
— Нет. Люблю его сильнее, чем когда-либо. Я просто знаю, что он вернется. И что с ним ничего не будет. Поэтому и не волнуюсь.
— Ты укуренный, что ли? — Настя окинула меня подозрительным взглядом. — А ну, покажи-ка мне вены!
— А член тебе не показать? — возмутился я. — Всё со мной хорошо. И с белобрысым. И с его ублюдочным любовником тоже.
— С любовником? У него любовник есть? И ты его знаешь?