========== Пролог ==========
Йошики тихонько, почти неслышно ступая по ковру, заходит в музыкальную залу и бесшумно прикрывает за собой дверь.
Огромные, от пола до потолка, окна этой комнаты выходят во внутренний сад; белый, засыпанный снегом, с висящими на веточках, как ёлочные игрушки, блестящими сосульками, он кажется таким красивым, сказочным. Удивительно, в Калифорнии ведь снега почти никогда не бывает, но в этом году, вернее, под самый его конец, зима внезапно расщедрилась. Снаружи явно тихо и морозно. Лениво падают снежинки, каждая размером с блюдце, бьются чуть слышно в стёкла. И лунный диск тускло светится за полупрозрачными облаками. Красиво. Просто непривычно красиво…
Йошики медленно садится на скамью возле рояля, подставляя тело лунному свету. Закрыв глаза, он словно чувствует и видит, как на собственной коже вспыхивают яркие мерцающие частички. Кожа у него такая же белая и холодная, как этот лунный свет. И он просто нежится в этом сиянии.
Электронные часы на столике бодро пропикивают полночь. Наступает тридцать первое декабря. День, который Хаяши Йошики ненавидит от всей души.
Вернее, не ненавидит — просто эта дата вызывает у Йошики мрачную меланхолию. Всё более мрачную с каждым прошедшим годом. С тридцать первым декабря связано слишком уж много воспоминаний. Разных воспоминаний, как счастливых, так и весьма неприятных и болезненных. И уже который год Хаяши встречает его дома, в Лос-Анджелесе, в одиночестве, уже почти не думая о том, чтобы когда-нибудь вернуться в это время в Токио и выйти на сцену «Токио Доум» вместе со своей группой, со своей второй семьей. Она восстановлена, да. Но кое-что утеряно безвозвратно. Вернее, кое-кто. Это и печалит больше всего, настолько сильно, что перекрывает малейшие отголоски радости от ожидания наступления Нового года.
Повернувшись, Йошики поднимает крышку и кладёт пальцы на клавиши. Опускает медленно ресницы на предательски повлажневшие глаза. И отчётливо слышит аккорды «Endless Rain».
В реальности здесь всегда очень тихо. Но Хаяши никогда не остаётся в полнейшем безмолвии; тишина для него — признак надвигающейся опасности. Он постоянно слышит мелодии в своей собственной голове. Как уже знакомые, выученные за много лет наизусть, так и новые, которые срочно ищут нотный лист, чтобы отпечататься на нём. Любой услышанный звук Йошики в своём сознании превращает в мелодию. Кто-то из друзей однажды сказал, что его слух подобен точнейшему математическому прибору и что такой талант к музыке, несомненно, может быть дан только от природы. Эти же самые друзья удивляются, восхищаются, завидуют. А Йошики даже и не знает, дар ли это для него или, скорее, проклятие. Он попросту не помнит, что такое тишина.
Тонкие хрупкие пальцы ласкают белоснежные клавиши, постукивая по ним тихонько. Длинные ногти блестят в лунном свете, как стеклянные. Изящно изогнутые запястья слегка ноют от движений, у Йошики больные сухожилия, но он настолько привык к этой боли, что почти не обращает на неё внимания. Да и что уж говорить, она стала меньше с недавних пор, Хаяши даже почти не носит привычный ортез.
А приоткрытыми бескровными губами он чуть слышно напевает слова. И всё равно в голове собственный шёпот перекрывается сильным и высоким голосом Тоши. Этого не изменить. Йошики пытался много раз, пока его не было рядом, размышлял, прикидывал, сможет ли восстановить группу с новым вокалистом, как и хотел когда-то. Хаяши старался забыть, выбросить из памяти этот чёрный эпизод, слышать лишь себя. И не получилось у него ни разу. Теперь в этом нет необходимости, Тоши вернулся к нему, Йошики сегодня его увидит, будет обнимать друга детства и улыбаться ему во время их традиционных посиделок в ресторане. Но эта рана уже слишком долго ноет и гниёт внутри и вряд ли когда-нибудь зарастёт полностью.
И вдруг в собственный шёпот вклинивается другой голос: низкий, тоже безумно красивый и знакомый. Напевает слова ещё нежнее, будто убаюкивает, как колыбельной. Йошики вздрагивает и резко раскрывает глаза.
— Ох, прости, куколка. Я напугал тебя?
Ясухиро стоит рядом, заведя за спину руки. Его длинные волосы цвета красного дерева, кажущиеся в этом слабом освещении совсем тёмными, взъерошены и почти закрывают бледное лицо. Но за ними видно блеск слабо светящихся глаз.
— Нет, — Хаяши улыбается ему краем рта. Слабо и, наверное, почти неестественно. Ему для этих улыбок всё ещё приходится прикладывать немалое усилие, но он привык. — Тебе тоже не спится?
— Спалось, пока ты не ушёл. Не хочу спать один.
Йошики сдвигается чуть в сторону, освобождая место на скамье рядом с собой, и Ясухиро, прикусив губу, устраивается рядом. Медленно кладёт крепкую ладонь на его руку. И бледные кисти их обоих сливаются с белыми клавишами.
— Я не могу просто лежать, знаешь ведь. Когда мне не спится, я играю, — бездумно тянет Хаяши и запрокидывает голову ему на плечо. — И я не знал, что ты, оказывается, умеешь так красиво петь.
— Не умею. Я просто не удержался, — Сугихара улыбается ему в ответ.
— Вот как? — Йошики слегка приподнимает бровь. — Может, тогда составишь мне компанию?
Ясухиро секунду смотрит на него, поблёскивая глазами. И в конце концов, снова улыбнувшись, целует в кончик носа и встаёт.
— С удовольствием.
И он берётся за свою скрипку, бережно положенную в чехле здесь же, в этой комнате.
Хаяши вновь медленно закрывает глаза, вслушиваясь, как нежные переливы её струн накладываются на звучание рояля. Конечно, с гитарами привычней. Но так мелодия кажется куда более нежной и такой печальной… Ровно такой, какой Йошики её и задумывал почти тридцать лет тому назад.
Хотя в инструменте ли дело? Нет, вряд ли. Скорее уж, в его хозяине. В его чувствах, которые Хаяши так отчётливо улавливает в звучании скрипки.
Он чувствует на ресницах влагу, но не сдаётся, продолжает играть.
Засыпанный снегом сад за огромными окнами, снежинки, бьющиеся в стёкла. Белоснежный рояль, отражающий лунный свет и кажущийся ещё более ослепительным. И возле него двое, Йошики и Ясухиро со скрипкой. И музыка, в которую сливается звучание двух инструментов.
Песня заканчивается, и Хаяши громко выдыхает, склонив голову и упёршись в клавиши дрожащими ладонями. И его тут же обнимают за плечи.
— Не перенапрягайся. Ты всё ещё не восстановился целиком. А сил сегодня много понадобится.
Сугихара вновь садится рядом с ним, прижимает его к себе и утыкается лицом в длинные рыжие волосы.
Они молчат несколько минут. Говорить не о чем, музыка за них всё сказала. Йошики, бездумно хлопая ресницами, поворачивает голову, глядя на окно.
— Я так давно не видел снега… — Ясухиро слегка качает головой в ответ. — Здесь ведь его почти не бывает, а в Токио я давно уже на Новый год не летаю. Я просто… Даже и забыл уже, как это прекрасно.
Йошики улыбается краем рта и тянет руку к окну, чувствуя себя крошечным ребёнком, который способен радоваться даже таким простым вещам. Но это минутное чувство, ему на смену быстро приходит привычная уже взрослая печаль.
— Хочешь, оденемся и пойдём погуляем? — вдруг предлагает Ясухиро, наблюдающий за ним. Он без всякого труда считывает мысли Хаяши. Ещё бы, они связаны. — Ненадолго.
Йошики вздрагивает и, повернув голову, внимательно смотрит на своего любовника.
— Ночные прогулки под луной — это прекрасно, — мирно продолжает Сугихара. — Всё равно ложиться спать уже бесполезно. Ну-ка, вставай, — и он тянет Йошики за хрупкий локоть, бережно, чтобы не сломать, не дай бог, но настойчиво.
Хаяши вздыхает тихо и, как обычно, следует за ним.
Морозец щиплет за щёки и кончик носа, и Йошики фыркает, встряхиваясь и натягивая почти на самый нос воротник толстого серебристого свитера. Наклонив задумчиво голову, он медленно подставляет ладонь, ловит на неё снежинку. Она не тает на его коже, и он бездумно разглядывает её ажурный узор. Красивая, совсем как ёлочные игрушки в виде снежинок, только маленькая и оттого ещё более тонко вырезанная.