— Чего случилось? Обидел кто?
— Не-е-ет! — она в голос расплакалась и достала из ранца распечатанный конверт с каким-то письмом.
Литарский посмотрел обратный адрес и слегка обомлел. Отправителем значилась Лепнина Маргарита Павловна, мать Светки, которая умерла два года назад от инфаркта. Он даже не стал читать, злобно сжал конверт в кулаке и прошипел:
— Узнаю, чьи это проделки, задушу! — да громко, чтоб все слышали. Обычно добродушный Стас сейчас совсем не походил на себя.
Светку эта угроза ободрила, она гордо расправила плечи, вытерла лицо, добавив:
— Правильно!
В целом же, учебный день, как и другие серые дни, ничем особым не выделялся. На уроках труда Пимыча потянуло на изощренную романтику, и он заставил девятые классы изготавливать новые вешалки для гардероба, выпиливая их лобзиками по металлу. Это было одно из скучнейших занятий во всей Солнечной системе. После шестого урока Алексей уже собрался до дому, как к нему подошел Марианов Олег. Было видно: он хочет о чем-то сказать, но то ли стесняется, то ли не знает как начать. Вообще, ситуация немного парадоксальная: ведь когда-то они являлись друзьями не разлей вода — примерно до пятого класса включительно. Тогда Марианов был еще не таким толстым, а Парадов не таким заносчивым. Вместе ходили в школу да играли в популярные по тем временам пластилиновые войны, никто особо не выделялся, даже мечтали оба в мореходное училище поступать. Но увы! Время меняет людские ориентиры так, что они сами себя порой не узнают. С годами Олег стал сильно толстеть, замыкаясь в вынужденном одиночестве и превращаясь в неуклюжего пончика. Отсюда пошли дразнилки, подтрунивания, иногда и жесткие насмешки. Горыныч на очередном уроке физкультуры изредка выдавал команду: «так, класс, еще пару кругов по спортзалу за Марианова, он у нас готовится стать начальником, а им бегать не по статусу!» И, хоть говорил он это не со зла, вроде как с безобидной иронией, все равно, для учителя звучало слишком цинично. Алексей же понимал, что такой друг под боком плохо влияет на его имидж, и их пути постепенно разошлись. Не было, впрочем, ни ссоры, ни официального разрыва отношений, они и сейчас иногда общались. Но все это уже не то, не то…
— Ну, чего?
— К мамаше на работу новый агрегат завезли. Интересная вещь. Хочешь глянуть?
Парадов изумленно приподнял брови вверх, он вообще ничего не понял: что еще за аппарат? Зачем? Может, Марианов каким-то хитрым способом думает вернуть прежние времена? Олег немного помялся, но поспешил пояснить:
— Он один на весь город, это самое передовое. Из наших точно такого никто не видел.
Короче, навел тень на плетень, так и не произнеся ни одного вразумительного слова. Парадов не стал вникать в подробности, что-то от старых привязанностей еще хранилось по полочкам его сознания. Он коротко сказал:
— Ладно, идем.
И они пошли по улице. Вдвоем. Как в старые добрые дни, будто и не разлучались никогда. Контора, где работала мать Марианова находилась совсем рядом, в пяти минутах ходьбы. Работала она на администрацию города вроде как простым бухгалтером. И чего там может быть передового? Алексей несколько затушевался, когда очутился среди представителей бумажно-чернильного труда. Все суетились, все говорили ни о чем, все их не замечали.
— Мам, мы в печатный зал пройдем?
Агнесса Григорьевна приподняла голову, поправила очки, слегка удивившись, увидев двух бывших друзей снова рядом, и кивнула:
— Конечно, конечно.
То, что торжественно звалось «печатным залом», было простой комнатой, пропахшей типографскими красками. Повсюду стояли рулоны газетной бумаги — надо полагать, будущие выпуски «Огней севера», еще всякого барахла валялось по углам видимо-невидимо, на столах небрежно разбросаны измазанные глянцевой чернотой литеры букв.
— Тебе что, позволяют здесь хозяйничать?
— Я тоже им кое в чем помогаю, не беспокойся, никто ругаться не будет. Кстати, нам сюда, — Марианов указал на угол, где громоздился большой железный аппарат, покрашенный чем-то серебристым. — Что думаешь?
— Металлический ящик похожий на металлический ящик. Вот мои мысли как на духу.
— Это называется ксерокс.
Парадов повернулся и произнес самую глупую букву в русском алфавите:
— А?
— Чудо техники.
— И что это чудо стряпает? Пирожные? Мороженое? Или газировку доить можно?
Олег взял лежащий неподалеку плакат с изображением волка из «Ну, погоди», отворил крышку волшебного ящика и положил плакат внутрь, нажав квадратную кнопку. Внутри что-то забурчало, как в больном желудке, а сбоку из аппарата стал медленно выползать листок с изображением точно такого же волка, только полностью черно-белого. Волк был в порванной тельняшке, в брюках-клеш и почему-то с надкусанной морковкой в руках. Вот здесь удивление Алексея оказалось уже вполне искренним: