— Ну, а город Хиндамол хотя бы вам знаком, это ж вроде как столица? — обратился Хан к одному коротышке в смешных широких штанах на подтяжках и остроконечной шляпе. — Возможно, я неправильно произношу: Хандамол или Хиндимол… как-то так. Мы о нем в легенде читали.
Коротышка выразил искреннее непонимание сути древних легенд.
— Наверное, он просто очень далеко… — Хан попытался самостоятельно объяснить нелепость ситуации и продолжил путь. Зайдя в очередную чащу леса, он подумал, не повредилась ли у местных жителей память от столь долгого отсутствия времени?
Свидетелем самого грандиозного зрелища вновь оказался Раюл. Тот водопад, по струям которого он так изобретательно спустился вниз, теперь шипел и пенился перед его глазами. Грохот стоял неимоверный. Огромные массы воды, удрученные своим существованием, отчаянно падали с большой высоты вниз, чтобы покончить жизнь самоубийством, но тут же воскресали водами новой реки, которая фыркала очаровательными фонтанами брызг. Поверхность земли здесь давала сильный излом, что тянулся далеко на восток и запад. Взобраться по отвесной каменной стене никак нельзя, так что Раюлу пришлось совершать огромный крюк в своем путешествии, прежде чем высота стены стала сопоставима с его ростом и его физическими возможностями.
Назад возвращались все, кроме Хариами…
Хара очень долго стоял под скалой, обливаясь фиолетовым светом и глядя на головокружительный монолит свечи: она находилась сразу за скалами, пронзая острием пламени мифическое безымянное пространство. Он еще сомневался. Он еще колебался и напряженно о чем-то думал. Механический музыкант не обращал на гостя ни малейшего внимания, виртуозно перебирая струны арфы, суставы его пальцев последовательно сгибались, рождая волны мелодии. В мелодии присутствовали приливы и отливы, вершины нарастающего темпа и внезапные впадины, где ноты становились медленными и тягучими. Казалось, музыкант дышит своей музыкой вместо воздуха. А Хариами достал ракушку:
— Не ждите меня в ближайшее время.
Он даже не захотел выслушать ответ, сказав это не как повод для дискуссии, а в качестве данности, которую надо принять. И совершил первый шаг… Цепляясь руками за трещины да каменные уступы, он начал восхождение в неизвестность. Пугающая громада раскрашенной пятнами черноты нависла над его головой. Что он делает? Разум еще пытался вопить о здравомыслии, заглушая голос отчаянного духа. Но некая сила, облекшись в образ романтических приключений, звала этот дух за собой, тянула вверх, как магнит металлическую соринку. Хара, осторожно переставляя конечности, полз по чуть наклоненной стене, полз и слушал испуганные звуки мелких камушков, что срывались со скалы и кубарем катились вниз…
Тот-Кто-Из-Соломы беззаботно бегал по поляне, резво махая метелочками. Да, ему так и не придумали подходящего имени. Некоторые звали его просто Плетенкой. Кошастый гонялся за ним, но не как за добычей, а скорее как за подаренной игрушкой, иногда ложился рядом, помахивая хвостом. Плетенка пытался ухватиться за кисточку, венчающую хвост, но это ему ни разу еще не удалось. Вместо пальцев у него были лишь пучки соломы, поэтому все-все-все валилось из рук. Абсолютно все. Леафани, его создательница, научилась кое-как с ним общаться. И отсутствующий рот, как оказалось, для беседы совсем необязателен, на все случаи жизни достаточно нескольких примитивных эмоций. Кивок плетеной головой — значит «да», руки крестиком — «нет», если чучеленок вытянулся по стойке смирно — это восклицательный знак, включающий в себя все положительные эмоции или одобрение сказанного. Далее, если он изогнется вопросительным знаком — тут нечего и думать, это и есть вопросительный знак, какое-то недопонимание. Станет извиваться соломенной волной — сомневается в чем-то. А если три раза подпрыгнет на одном месте — это многоточие, в котором может заключаться любая мысль, даже философски глубокая.
Леафани подошла и погладила своего воспитанника по голове:
— Скажи-ка, Плетенка, тебе интересно с Лео?