Лес вокруг стоял как бы дремлющий, но то же время настороженный: его ветви спали, а верхушки деревьев то и дело слегка наклонялись посмотреть вниз: кто там идет? Ветер, скованный могучими стволами и почти неощутимый внизу, чуть выше, едва почуяв простор, резвился вволю. Открытые пространства полей чередовались с перелесками, которые нередко оборачивались дремучей тайгой. Однажды он набрел на поляну, полностью усыпанную цветами: словно специально кем-то засеянную. В глазах зарябило, но на душе зато явно просветлело. Фольгетки, самые высокие из них торчали надменными стеблями над всеми остальными, их оранжевые лепестки вьющимися водорослями свисали сверху вниз, напоминая распущенные девичьи волосы. Цветки ненавии, приторно-желтые, с воинственными колючками, росли повсюду как охранники. Вот и прекрасные гармадыши, они чем-то походили на маленькие фарфоровые кофейники, наклони их немного — и польется нектар. Кое-где, высунув острые языки, торчала спириталия — это скорее даже не цветок, а красная трава с остроконечной листвой, имитирующей маленький взрыв. Их, таких экзотичных взрывов, наблюдалось совсем немного, десятка два. Сбоку отдельным ассиметричным пятном располагались заросли алюбыса — небольшие лиловые бутончики, казалось бы, совсем безвинные. Ну а дополняла гармонию красок великолепная лехестия — сами ее цветки были крохотными, коричневыми и довольно невзрачными, они росли бутончиками по три-четыре штуки. Но вот огромные широкие листья лехестии с нежно-голубыми переливами пленяли взор. Голубая краска периодически перекатывалась с кончиков листьев до основания и обратно, создавая иллюзию будто цветок дышит как живой.
Сопутствующие увиденному ароматы вскружили голову. Хариами на секунду даже подвергся благородному порыву нарвать букет, но дальняя дорога и настораживающая неизвестность впереди перечеркнули эту идею. Он снова окунулся в лес… Упоминания о неизвестности сразу же оказались верными. Сначала впереди мелькнули соломенные крыши, потом взору открылось небольшое селение — домиков пятнадцать-шестнадцать. Несколько кукол бродили в его окрестностях, что-то бормоча себе под нос, головы их почему-то были перевязаны тонкими белыми повязками. Но не это главное. Посреди хижин возвышалась огромная, по их размерам, гранитная статуя, посвященная некому субъекту. Он стоял, расположив одну ногу на земле, а другой ступив на некий пьедестал. Гранитный субъект был одет в такую же гранитную шляпу с высокой тульей, и поначалу Хариами подумал, что это Авилекс, но присмотревшись к окаменелым чертам лица, отклонил эту очевидную идею. К рукам статуи тянулись натянутые как струны веревки, их было ровно десять, так как они крепились к каждому ее пальцу, а на земле — к вбитым металлическим колышкам. Всем своим видом монумент внушал легкий трепет, по крайней мере, заставлял на время примолкнуть и задуматься.
— Здравствуй путник, куда идешь?
— В Сингулярность.
— Куда-куда?
Хариами только сейчас посмотрел на вопрошавшего. Он был коренастой куклой в сером сюртуке с волосами соломенного цвета и похожими на саму солому, также с добрым веснушчатым лицом, и все в той же повязке — она опоясывала голову неким тряпичным обручем, а на затылке венчалась завязанным узлом.
— Это в сторону запада, я там живу.
— Знаешь, кто это? — житель деревни указал на памятник и лишь потом представился: — Меня, кстати, зовут Ахтиней.
— Ах… но я уже знаком с одним Ахтинеем, он на тебя совсем не похож.
— Тебя удивляет, что по воле Кукловода двое носят одинаковое имя? Ты скептик?
Что-то странное и отчасти даже диковатое скользило в голосе нового знакомого. Хара искоса посмотрел на других кукол: они не обращали на гостя никакого внимания, продолжая ходить кругами и что-то бубнить. Затем он подумал, что пора бы и самому представиться: