Карэн Исламов весь вечер пребывал в молчании: сначала задумчиво сидел, затем задумчиво танцевал, не выражая ярких эмоций. Теперь вот снова уселся на мягкий диван.
— Карэнчик, труженик ты наш умственного труда, ну скажи чего-нибудь, — попросила Анвольская. — О чем вообще отличники меж собой разговаривают, когда отдыхают? Цитируют мудрецов?
Исламов пожал плечами, в его обрамленном чернотой волос лице присутствовали грубоватые воинственные черты, возможно, унаследованные от далеких предков. Не исключено, он был бы отличной парой для восточной красавицы Саудовской.
— Да ни о чем особом.
Алексей подошел и присел рядом на диван:
— Хоть я и не отличник, но тоже знаю изречения мудрецов. Вот что сказал однажды Конфуций? — после этой фразы все напряглись, ожидая очередного подвоха. — Конфуций сказал, что квадратная свинья в треугольное отверстие ну никак не пролезет! Гениально, правда?
Парадов не разочаровал, его природная дурь многим казалась забавной. Девки переглядывались, качали головами и улыбались. Потом инициативу разговора попыталась перенять Хрумичева:
— Сейчас совсем не те времена. Раньше советская молодежь организовывала литературные вечера, а не эти глупые дискотеки. Декламировали стихи, прозу. Вот скажи, Андрей, — обратилась она к Неволину, — у тебя есть любимый поэт?
— Ну… Пушкин, наверное.
— Ага. Это потому, что кроме Пушкина вы ничего всерьез и не читали.
— Неправда ваша, — вставил свое мнение Стас, — я как-то с Пастернаком знакомился. Местами он сложно и заумно пишет, но в целом ничего.
— А ты, Леша, как к поэзии относишься? — Галина повернулась к Парадову.
Ох, зря она его об этом спросила, потом пришлось пожалеть. Но сожаление появится парой минут спустя, а пока Алексей напустил на себя серьезный драматический вид, небрежным движением поправил свой новенький пиджак и задумчиво произнес:
— У меня даже стих любимый имеется. Правда, не помню автора.
— Леш, почитай, пожалуйста. А мы вместе уже и вспомним.
Парадов стал серьезен как никогда, в его глазах даже появилась матовая лирическая поволока:
— Вот вслушайтесь, как это глубоко звучит: «Одеяло убежало, убежала простыня», — он повернулся к имениннице и с протянутой вверх рукой закончил эпическую строфу, — «и подушка как лягушка ускакала от меня!» Здорово, правда?
Лена схватилась за голову:
— Ну это же Парадов! Вы его за столько лет не изучили, что ли?
После данного легкого эксцесса желание заниматься поэзией у всех отпало само собой. Еще немного послушали музыку и принялись расходиться. Первым ушел Исламов, потом Неволин, засобирался и Алексей. Тут Анвольская подбежала к нему, помогая в ворохе одежды отыскать куртку:
— Вам же с Галей по пути? Проводишь, а то темно уже?
Подошла и сама Галина, сияющая непонятной радостью. Вина, наверное, слишком много выпила. Парадов равнодушно кивнул и произнес:
— Хрумичева, учти, если вздумаешь по пути приставать ко мне с сексуальными домогательствами, я буду громко кричать и звать на помощь! Уяснила?
— Ладно, уяснила.
Стас несмело подошел к Дарье:
— Может… тебя тоже проводить? Ну… если ты не против.
— Не против! Не против! — ответила за нее именинница. — Еще как не против.
Они долго шли под прогнувшимся ночным небом. Звезды-альбиносы, лишенные цвета и индивидуальности, следили за ними, мерцая своими координатами, которые изящно называются эфемеридами. Уличные фонари врывались в сумрак конусообразными струями электрического освещения, и эти белые колпаки, как памятники исчезнувшего дня, расставленные по обе стороны дороги, немного согревали охлажденный взор. Ночь по своей структуре обладала внутренней романтикой, даруя ее скользящим внизу людям. Даже если люди не верили в ее черную магию, шли, укутавшись в суетные мысли, и ничего вокруг не замечали.
— А ты из какого города приехала? — спросил Стас.
— Не из какого, я здесь родилась. Просто в другой школе училась, — Дарья не поворачивалась, двигалась рядом с ним, уткнув взор в протоптанные снежные тропинки, и по тону ее голоса было совершенно не понять, насколько она вообще заинтересована в беседе.
— Да… — Стас не думал, что начавшийся разговор так скоропостижно закончится.
О чем еще спросить? О чем вообще разговаривают с малознакомыми девушками? Литарский поражался сам себе: с одноклассницами он мог непринужденно болтать на любые темы, которые рано или поздно сводились либо к юмору, либо к очередной пошлости. А здесь как язык онемел. Поговорить о шмотках? Он в этом совершенно не разбирается. О фильмах? Как-то слишком уж ожидаемо. О школьных уроках? Слишком скучно. Он посмотрел вверх на спасительное сияние звезд.
— Скажи, а ты веришь в инопланетян? — вот, родилось наконец.
— О-ох, — Даша вздохнула, будто ее попросили решить трудную головоломку. — Лишь бы войны с ними не было, а так — пусть себе летают.
— Разумно. Но я не думаю, чтоб высокоразвитые существа преодолевали сотни парсеков с целью развязать войну. В диких западных кинолентах эта тема иногда проскальзывает. Контакт — это прежде всего обмен знаниями, культурой.
Рядом, ворча на пешеходов, проехала машина. Снежные брызги из-под ее колес весело заискрились в лучах фонарей.
— А у вас в школе учителя строгие? — впервые она проявила какую-то инициативу в беседе, даже, кажется, поглядела на него украдкой.
— Откровенных тиранов нет, все думают, что несут нам добро. Нам ведь коммунизм еще строить, если ты не забыла. Директрисе, правда, на глаза поменьше надо попадаться. Не зли ее, и Кобра не пустит я… ой, я хотел сказать: Кобаева Маргарита Павловна останется доброй.
Она негромко засмеялась, потом сказала, что уже почти дома. Он на прощанье хотел рассмотреть ее вблизи насколько это возможно. Сделал два шага навстречу, хотел взять за руку, но остерегся непредвиденной реакции.
— Скажи, мы еще увидимся?
— Если в трех этажах школы не заблудимся…
— Нет, я имел в виду встретиться, погулять вместе… в кино когда-нибудь сходить. Такое возможно?
Сердце замерло в ожидании ответа. Даша поправила шарф и пристально на него поглядела:
— В твоей вселенной, населенной культурными инопланетянами, думаю, и не такое возможно.
Этот сон был подстать приключенческому роману: Алексей искал спрятанные где-то в лесу сокровища, твердо пообещав себе, что как только их найдет, сразу бросит школу и уедет жить за границу. Факт, что в лесу, помимо деревьев, росли еще железнодорожные рельсы с резиновыми ветками и колесными шинами вместо плодов, наяву смотрелся бы несколько диковато. Но во сне повернутая против часовой стрелки логика воспринимала это как нечто само собой разумеющееся. Раздался загадочный звон, и по небу проехал трамвай. Снова звон, и вот…
И вот Алексей уже в своей постели слушает дребезжание психованного телефона. Он протер глаза, кинув взгляд на светящееся электронное табло: половина третьего ночи. Телефон снова зарычал в оглохшую темноту. Может, это отца с работы? Его только пушкой… Сонный, вялый да раздраженный он поплелся в коридор, снял трубку и услышал всего два слова:
— Здесь и сейчас!
Парадов чуть не разбил аппарат о ближайшую стенку. Выпустив на волю свой псих, он нервно принялся одеваться, шаря в потемках по всем углам. Откуда звонил Клетчатый? Из будки? Ну да, откуда ж еще. Уже спускаясь по лестнице, он тщательно обдумывал свою месть. О, она будет ужасна!
Ночь встретила его прохладным ветром, одичалым светом грязного фонаря и язвительными взглядами двух ненормальных. Литарский и Клетко стояли, укутавшись в теплые куртки. Готовились, заразы такие. А он все смотрел вокруг, не находя достойных слов для излияния чувств.