Мальчишка мчался, не разбирая дороги, ныряя под прилавки и сшибая лотки. Услышал сзади тоненькое «Фриц! Фриц!», обернулся и увидал Октавию: чепчик с неё слетел, рыжие кудряшки вились по ветру, башмачки стучали, словно колотушка. Он задержался: «Руку! Давай руку!»
Схватились, побежали вместе. Сзади – брань и топот. Кое-кто пытался поймать их, но мальчишка, маленький и юркий, как мышонок, всякий раз нырял под руку или уворачивался. Некоторые, наоборот, нарочно заступали преследователям дорогу, опрокидывали бочки, горшки и корзины. Переполох поднялся невообразимый. Погоня превратилась в свалку. Одна торговка передвинула свою тележку с зеленью, зазвала рукой: «Сюда, ребятки!», и они свернули в переулок. Пробежали его насквозь, выскочили на набережную прачек и рванули дальше меж корыт, лоханей и развешанного, выстиранного, хлопающего на ветру белья. Чья-то рука ухватила мальчишку за рубаху: «Эй, малец! Куда?» – Фриц лягнул его, упал и покатился по мостовой. Руку девочки пришлось выпустить. В какой-то миг они снесли рогулину с верёвкой, мокрые простыни рухнули и накрыли обоих, как свинцовые листы. Пока позади чертыхались и ёрзали в поисках выхода, Фриц уже выбрался и огляделся.
Путь впереди был перекрыт. Одним глазом он видел, как Октавия с визгом отбивается от грудастой крикливой тётки, у которой они, оказывается, опрокинули корыто, а другим – как сзади, криками и кулаками расчищая путь, несётся кукольник. Барба был страшен: без шляпы, волосы гнездом, глаза наружу, рот на боку; в руках он держал зонт, а бороду запихал за пазуху. Едва завидев его, горожане уступали дорогу, а при виде стражников бежали по домам. Фриц подскочил к прачке: «Не трогай её!» – и укусил за руку. Тётка закричала, девчонка вырвалась, запрыгнула на кое-как сколоченный помост, путаясь в юбках и теряя башмаки, и побежала дальше.
А сзади дрались уже по-настоящему. Потеряв надежду высмотреть в толпе бородача, Фриц оттолкнул гладильщицу так, что она села в лохань с грязной водой, и вслед за девочкой забрался на прилавок. На два мгновенья закачал руками, балансируя в мыльной луже, и тут произошли два или три события, которые решили дело.
Альгвазилы подоспели к месту схватки, но в это время мокрый ком измятых простыней стал с бранью подниматься. Когда ж преследователи сбили его пинком, то налетели на лохань, где сидела давешняя тётка с толстым задом. Обежать её не было возможности, остановиться тоже, и алебардисты, чертыхаясь, повалились друг на дружку. Завидев стражу, гладильщица заголосила пуще. Капитан витиевато выругался, огляделся, вспрыгнул на помост – и шаткое сооружение встало на дыбы. В сущности, это были просто две доски, возложенные на грубо сколоченные козлы. Когда на них запрыгнул тяжеленный стражник, крайняя подпорка треснула и доски уподобились весам, на чашку коих бросили ядро. Фриц, оказавшийся на середине, только и успел увидеть, как Октавия на том конце помоста взмыла в воздух, как циркачка, и с отчаянным девчачьим «И-и-и!» влетела головой вперёд в огромную лохань, где разводили синьку.
Все отшатнулись.
А испанский капитан, не удержавшись, как топор повалился в канал, угодив точнёхонько меж двух vonboot’ов.
И вмиг пошёл ко дну.
Всем сразу стало не до погони. Шум поднялся такой, что с окрестных крыш сорвались голуби. Народ гомонил и толкался, люди высовывались из окон, спрашивали, что случилось. По воде плыли пузыри и мыльные разводы. Кто-то прыгнул в воду спасать капитана, два стражника, которые умели плавать, сбросили сапоги и каски и тоже нырнули. С баржи кинули верёвку, и вскоре нахлебавшийся воды испанец, кашляя и задыхаясь, показался на поверхности. Он был без каски, лицо побелело, глаза закатились. Его положили на мостовую и стали откачивать, но Фриц этого уже не видел. Протолкавшись до лохани, где ревела и барахталась девчонка, он попытался вытащить её, но только сам перемазался. Тут, как из-под земли, рядом возник Карл Барба. Возник, увидел торчащие из синьки детские ножки в полосатых чулках и переменился в лице.
– Dio mio! – вскричал он, бросил зонт, запустил руки в лохань и в одно мгновенье вытащил оттуда девочку. С неё текло, кудряшки слиплись, под густыми синими разводами не различить лица.
– Как тебя угораздило? – воскликнул бородач.
– Не сейчас, господин Карл, не сейчас! – замахал руками Фриц, подпрыгивая на месте. – Бежимте! Бежимте отсюда!
– Scuzi? А! Да-да, ты прав. – Кукольник пребывал в ошеломлении. – Следуй за мной!
– Куда мы идём?
– В гостиницу.
Теперь их никто не преследовал. Придерживая девочку под мышкой, как котёнка, Карл-баас быстрым шагом шёл по самым тёмным переулкам, Фриц едва за ним поспевал. Октавия уже не плакала, только хныкала и размазывала слёзы. Идти она могла: один её башмак упал в канал, другой остался в злополучной лохани.