Для Гитлера — со времен написания «Майн кампф» — пропаганда была важнейшим политическим инструментом; правильное применение пропаганды он рассматривал как искусство, неизвестное буржуазным партиям{752}; собственно, причину успеха социал-демократии и коммунистов Гитлер видел именно в пропаганде. В «Майн кампф» он писал, что во время Первой мировой войны в Германии вообще не было пропаганды; его восхищала действенность и точность английской военной пропаганды, организованной лордом Нортклифом. Это мнение разделяли Эрих фон Людендорф, Пауль фон Гинденбург, Эрнст Трельч, которые также указывали, что Германия проиграла прежде всего в силе слова и мысли{753}. Немецкую военную пропаганду того времени Гитлер считал по форме совершенно не соответствовавшей заданным целям и психологически ложной: огромной ошибкой было изображать врага смешным, как это делала немецкая и австрийская пропаганда, так как встреча с врагом на поле боя убеждала в обратном, и человек, введенный в заблуждение, терялся и должен был самостоятельно составлять мнение о враге. Напротив, английская и американская пропаганда была психологически точной: рассказывая о немцах как о варварах, она готовила солдат Антанты к серьезной и тяжелой борьбе{754}.
В другом месте, сравнивая речи кайзеровского канцлера Бетмана-Гольвега, — по словам Гитлера, умного и образованного человека, — с публичными выступлениями английского премьер-министра Ллойд-Джорджа, Гитлер однозначно отдавал предпочтение последнему и делал вывод о несомненном преимуществе его доступного языка: «Речь государственного мужа должна ориентироваться не на университетского профессора, а на простой народ. В этом — масштаб гениальности оратора»{755}. Гитлер писал, что пропаганда столь же мало похожа на науку, как плакат на искусство: лаконичными средствами и ярким цветом плакат должен привлекать внимание толпы{756}.
Восхождение к власти Гитлера и подъем нацистского движения — это самый поразительный за всю обозримую европейскую историю пример победы политической партии, еще недавно бывшей в положении аутсайдера и пользовавшейся лишь региональной (Бавария) поддержкой избирателей. При попытке объяснить мощный взлет нацистского движения недостаточно учитывать только виртуозную демагогию Гитлера, отличную организацию СА, благоприятные для Гитлера социально-экономические обстоятельства, но нужно принять во внимание обстоятельства, связанные с проведением в течение 1932 г. пяти (!) крупных избирательных кампаний. Это совпадение помогло Гитлеру в сжатый срок эффективно показать свое превосходство над всеми противниками в области, где ему не было равных — в пропаганде и агитации. Не случайно ораторское искусство в нацистской Германии высоко ценили, и была разработана целая иерархия партийных ораторов, включавшая 6 категорий: «оратор-специалист», «районный оратор», «областной оратор», «ударный оратор-кадет», «ударный оратор», «государственный оратор»; во время войны было введено звание «фронтовой оратор»{757}.
Весьма важной проблемой при рассмотрении свойств гитлеровской пропаганды является то, что за самыми главными ее категориями, — евреи, коммунисты, маммонизм, — выполнявшими роль приманки, всегда скрывались истинные цели и мотивы нацистской политики: стремление к политическому преимуществу, аннексионизм, националистические установки. При чтении «Майн кампф» возникает ощущение, что для Гитлера позор Версаля и полная ревизия всего европейского геополитического порядка играли первостепенную роль, а упомянутые пропагандистские категории были только средством для преодоления монотонной и дисциплинированной контрпропаганды противника. Еще в 20-е гг. нацистские пропагандисты начали создавать пропагандистские стереотипы — «обездоленного и преданного немца», «еврея-ростовщика, кровопийцы и банкира», «марксиста — разрушителя нравственных начал и семьи», «негроидных народов — французов и итальянцев», «англичан — душителей немецких национальных интересов»{758}. Большевистская пропаганда была менее изобретательна: она долгие годы работала с темой мирового империалистического заговора против Советской России, затем с темой о господстве 300 семей над миром. Интересно отметить, что нацисты предпочитали держаться за один заговор — заговор евреев. Нацистские пропагандисты были первыми, кто открыл, что толпа боится не еврейского мирового господства, а восхищается евреями — как их представляют «Протоколы сионских мудрецов» — и желала бы кое-чему у них поучиться. Нацистская пропагандистская формула «правильно то, что отвечает пользе немецкого народа» — это плагиат из «Протоколов»: «все, что на пользу еврейскому народу, все является моральным и святым»{759}. Как отмечал Эрнст Топиш, эффективность мировоззрения или пропаганды кроется не в истинности, а в ее психологической действенности и точности{760}.