В 1821 г. правительство потребовало от иргизских монастырей дать подписку, что они не будут принимать к себе «бегствующих» священников. Требуемая подписка не была дана – старообрядцы объяснили, что не могут добровольно лишиться священников, а если все-таки это случится, то они вынужденно перейдут в федосеевское или иное беспоповское согласие. В то же время они дали обязательство не принимать священников, отлучившихся от своих приходов без ведома архиерея, а принимать только уволенных, удаленных от приходов, но не запрещенных в служении. О приеме таких священников они обещали ставить в известность гражданское начальство. Правительство не согласилось с этими доводами. В 1821 г. иргизским монастырям было предписано: 1) беглым духовным лицам не дозволять ни под каким предлогом отлучаться от монастырей под опасением взыскания за бродяжничество; 2) вновь беглых священников и диаконов не принимать. Затем в изданных 26 марта 1822 г. общих правилах для начальников губерний относительно бегствующих священников была сделана первая попытка квалифицировать их действия как уголовные, но сам состав преступления еще никак не определялся. Через пять лет, 28 октября 1827 г. было сделано распоряжение, по которому к уголовно наказуемым деяниям уже был прямо отнесен переход в старообрядчество. Тем самым государственное законодательство вновь вернулось от почти либерального отношения к старообрядцам при Екатерине II ко временам драконовских «Двенадцати статей» царевны Софьи.
Поскольку в 1832 г. император Николай I отнял у иргизских насельников все права, дарованные при Екатерине II, в том числе право иметь легальных священников, которым выдавали паспорта для передвижения по всей России, именно в этих монастырях впервые появилась мысль об учреждении старообрядческого архиерейского престола за границей (эта идея была впоследствии осуществлена, когда в 1846 г. к старообрядчеству присоединился Босно-Сараевский митрополит Амвросий).
По данным 1828 г., число иноков и инокинь во всех пяти монастырях Иргиза составляло около 3 тысяч человек. При монастырях были богатые ризницы, библиотеки. Настоятели и настоятельницы избирались иноками и инокинями, затем утверждались удельной конторой (центральным ведомством, управлявшим собственностью царской фамилии, которой принадлежали земли Иргиза), а позднее – губернской казенной палатой (местный орган министерства финансов). Обладая правами и обязанностями сельских старост, настоятели представляли интересы насельников перед гражданской властью. Письменными сношениями с властями ведал настоятель Средне-Никольского монастыря. После передачи Иргиза в ведение губернского начальства был запрещен прием новых насельников, а уже жившим там было запрещено свободное передвижение по России. При таких условиях разорение монастырей на Иргизе стало неизбежным, и впоследствии все монастыри Иргиза были насильственно обращены в единоверие.
2.9. Преображенское кладбище
Известный старообрядческий писатель В. Сенатов справедливо назвал основанные в 1771 г. в Москве Преображенское и Рогожское кладбища «старообрядческими кремлями», едва не затмившими славы и блеска единого общерусского московского Кремля. Один из этих кремлей – Преображенское кладбище – «превратился в культурный, экономический и религиозный оплот… беспоповской половины старообрядчества. Благодаря отсутствию иерархии при внутренней ее „ненужности“, здесь образовалась своя иерархия, и кладбище сделалось „Сионом“, то есть для огромной народной массы приобрело такое значение, какого не имел даже исторический московский Кремль. Преображенское кладбище для старообрядцев-беспоповцев было то же, чем Иерусалим для иудеев и христиан; его главный наставник, в особенности Семен Кузьмич, пользовался в своих народных массах таким высоким авторитетом и уважением, какого не имели ни Платон, ни Филарет синодальной церкви. Его называли „патриархом“, к его воле относились как к Божией воле, его благословение превратилось в самую сущность святости»[40].