Выбрать главу

Мне тоже разрешалось посмеяться вместе со всеми – за это хозяин меня не ругал. Более того, завидев Куна, хозяин сам задавал ему вопросы, чтобы позабавить завсегдатаев. Понимая, что разговаривать с ними невозможно, Кун начинал болтать с детьми. И однажды обратился ко мне.

– Ты учился грамоте?

Я небрежно кивнул головой.

– Учился?… Ладно, сейчас я тебя проэкзаменую. Как пишется знак «аписа» из названия блюда «бобы с анисом»?

«Попрошайка, а еще экзаменовать меня собирается!» – подумал я и отвернулся, не обращая больше на него внимания. Так и не дождавшись ответа, Кун ласково проговорил:

– Может быть, не умеешь писать?… Я научу. Запомнишь? Эти иероглифы нужно знать. Станешь хозяином, пригодятся, чтобы написать счет.

Подумав про себя, что до хозяина мне еще далеко и что на бобы с анисом даже хозяин никогда не выписывает счетов, я не знал, смеяться мне или сердиться, и лениво протянул:

– Без тебя знаю. В этом иероглифе два знака – наверху знак «трава», а внизу – «возвращаться».

Кун И-цзи очень обрадовался, постучал по прилавку своими длинными ногтями двух пальцев[5] и одобрительно кивнул головой:

– Верно, верно!.. А знаешь ли ты, что для иероглифа «возвращаться» существуют четыре начертания?

Я не вытерпел и, надув губы, отошел. Кун обмакнул было ноготь в вино, чтобы написать иероглифы на прилавке, но, заметив мое равнодушие, огорченно вздохнул.

Случалось, соседские мальчишки, заслышав смех, сбегались к кабачку и окружали Куна. Каждому из них он давал по одному бобу. Но, быстро проглотив их, дети продолжали с жадностью смотреть на оставшиеся. А Кун, в волнении, склонялся над блюдцем и, прикрывая его ладонью, говорил:

– Больше нет, нет у меня больше… – Затем выпрямлялся и, глядя на бобы, качал головой, бормоча: – Немного, немного! Разве здесь много?[6]

Тут мальчишки с веселым смехом разбегались.

Так развлекал посетителей Кун И-цзи. Но если он не появлялся, никто этого не замечал.

Как-то раз, дня за два или за три до осеннего праздника,[7] хозяин, не торопясь, подводил счет. Сняв доску с записью должников, он сказал:

– Что-то Куна давно не видно. За ним ведь девятнадцать медяков!

Тогда и я вспомнил, что Кун давно уже не показывался. Один из выпивавших заметил:

– Как же он придет?… Ему ведь ноги перебили!

– О! – вырвалось у хозяина.

– Совсем он одурел. Воровал, воровал и вздумал обокрасть самого цзюнжэн[8] я Дина. Да разве у Дина украдешь?

– И что же?

– Что же? Сперва его заставили написать повинную, а потом принялись бить. Чуть не всю ночь избивали, а под конец ноги перебили.

– А потом?

– Что потом? Ноги перебили…

– Как же это?

– Как же? Кто знает. Его уж, наверно, и в живых нет.

Хозяин умолк и, не торопясь, продолжал свои подсчеты.

Осенний праздник прошел. Ветер становился с каждым днем все холоднее, чувствовалось приближение зимы. Даже стоя целыми днями у огня, я не снимал ватной куртки.

Однажды после полудня, когда в кабачке не было посетителей, я присел и задремал.

– Эй! Подогрей-ка чарку вина! – вдруг почудилось мне. Едва слышный голос показался очень знакомым. Я огляделся – нигде ни души. Встал и посмотрел за прилавок. За ним у порога оказался Кун в изодранном в клочья халате. Он так почернел и исхудал, что смотреть было страшно. Он сидел, подобрав под себя ноги, на свернутой камышовой циновке, подвязанной к плечам соломенными жгутами.

– Подогрей-ка чарку вина, – повторил он. Тут выглянул и хозяин.

– Кун? – воскликнул он. – Так ведь за тобой еще девятнадцать медяков!

Подняв голову, Кун, теряя последние силы, чуть слышно произнес;

– Это… в другой раз. А сейчас заплачу наличными… Только вина получше.

– Опять что-нибудь стащил? – спросил хозяин с обычным смешком.

– Не смейтесь надо мной, – только и сказал Кун, на этот раз даже не пытаясь защищаться.

– Не смейтесь над ним! Не воровал бы, не перебили бы тебе ноги!

– Оступился и сломал, оступился, оступился… – зашептал Кун, взглядом умоляя больше об этом не вспоминать.

Тут подошли еще посетители и принялись смеяться вместе с хозяином.

Я подогрел вино, вынес чашку и поставил ее на порог. Кун вытащил из рваного кармана четыре медяка и дал мне. Его пальцы были в грязи – ведь он передвигался на руках. Осушив чашку, он медленно пополз, сопровождаемый взрывами смеха.

После этого Кун не показывался, и в канун Нового года хозяин, сняв доску, сказал:

– А за Куном все еще должок в девятнадцать медяков.

В следующем году перед летним праздником хозяин опять вспомнил:

– А за Куном все еще девятнадцать монет!

Но в осенние праздники хозяин его уже не вспоминал. Не появился он и в канун Нового года.

Так я больше его и не видел. Наверно, Кун И-цзи и в самом еле умер.

Март 1919 г.

вернуться

5

Аристократы в старом Китае имели обыкновение отращивать длинные ногти, которые должны были свидетельствовать об их благородием происхождении и непричастности к грубому физическому труду; для предохранения таких длинных ногтей существовали специальные футлярчики.

вернуться

6

Немного! Немного! Разве здесь много? – разрозненные обрывки цитат из «Луньюя», вставляемые Кун И-цзи невпопад, вне какой-либо связи с первоначальным контекстом.

вернуться

7

Осенний праздник – праздник Середины Осени, отмечается в полнолуние 15 числа восьмого месяца по лунному календарю; у китайцев принято перед каждым большим праздником возвращать долги; полный расчет с долгами производится к Новому году по лунному календарю.

вернуться

8

Цзюйжэнъ – вторая ученая степень, которую получали лица, выдержавшие экзамены в столице провинции; степень цзюйжэня давала право ее обладателю занимать должность провинциального масштаба.