За достигнутые успехи командир батареи капитан Чаевский предоставил всему личному составу моего отделения суточное увольнение из части. На ту пору у некоторых разведчиков появились в городе знакомые, а кое у кого закрутилась и любовь. Поэтому мнения, как лучше использовать тысячу четыреста сорок свободных от службы минут, разошлись. И тут Степан сумел проявить свои организаторские способности.
— Хлопцы! — обратился он к разведчикам. — Знаете пословицу: можно привести к воде коня, во нельзя заставить его пить?
— Неужто? — как бы удивился разведчик с ягодной фамилией Клубничный, который больше всех ратовал за индивидуальное увольнение.
— Не будет лошадь пить воду, если у нее нет на то нужды, — продолжал Степан. — И человек то же. К примеру, скажу о себе. Что мне сейчас больше всего нужно? Знания, знания и еще раз знания. И чувствую, что жажда моя к наукам с каждым днем все неутолимей. Крепкие знания всего, что происходит вне проходной нашего полка, нужны каждому бойцу. — Он в упор посмотрел в глаза лобастому парню: — Вот ты, боец Иван Хрунов, скажи, что тебя сейчас интересует?
— Устав воинской службы! В середке горит огнем, как бы не припоздать с увольнением, — с явной задиристостью выпалил тот.
— Молодец, хорошо усвоил.
— В зависимости от потребности пищеварения, боец Степан Бездольный, — хмурясь, ответил Хрунов. — Мне бы… Мне бы скорее чайку с ягодкой да с милашкой попить.
— Вот как! — поведя бровью, воскликнул Степан.
— А ты как же понимаешь? — приходя на выручку Хрунову, с не меньшей, чем тот, задиристостью спросил Степана Клубничный.
Бездольный помедлил о ответом. Приняв это за свою победу в споре с ним, Василий Клубничный тотчас крикнул Ивану Хрунову:
— Запевай, Ванятка, про Стешу — и в путь-дороженьку!
Приметна была эта пара — Вася Клубничный и Ваня Хрунов. Пришли в армию из одного села. Заядлые певуны, а село их где-то под Курском, вот и прозвали их «Иван да Вася — соловьи курские». Иногда между ними пробегала черная кошка, вдруг повздорят: у кого дивчина краше и вернее — Иванова Стеша или Васина Граня.
— Исчезни с глаз! — кипятился при том Клубничный.
И, бывало, веселья ради на досуге примирял их балагур Андрей Плацындар.
— У нас на Украине, — говорил он, — есть еще такие бабы, которые в подобной ситуации фиги друг дружке под нос суют, а то и юбки одна перед другой заголяют. И вы того… А ну-ка!
Но Хрунов и Клубничный упрямо не допускали постороннего вмешательства в свои дела.
— Там, где двумя ложками едят кашу, третью и поломать можно, — предупреждал Хрунов.
Он хмурился, потирая в душевной сумятице крутой лоб, а Клубничный добавлял:
— Можем произвести третьего в общипанного петуха! — И вынимал из карманов свои огромные кулаки.
Плацындар изображал струсившего перед ними человечка, семенил в сторонку, хлопал себя по бедрам и кричал: «Ку-ка-ре-ку!»
Подобные шутейные перепалки почти всегда завершались частушками, которые исполняли Иван да Вася «про свои зазнобы». Случалось, у кого-то из разведчиков на сердце становилось неспокойно: быть может, грызла тоска по дому или была другая причина. И тогда обращались бойцы к Ивану с Васей:
— Какая же, соловьи, девка лучше — Граня или Стеша?
И «курские соловьи» исполняли частушки собственного сочинения. Пели «во всю курскую» так, что никому не давали грустить. Видно, весело было с ними и тем девчатам, за которыми они, выпадал случай, ухаживали, увольняясь из части. Эти ухаживания бойцы объясняли по-своему: всякая красотка достойна подать бравому красноармейцу кухоль свежей водицы… Так что Степан привел пословицу о коне и воде к месту.
— Спору нет, хороши ваши девушки Граня и Стеша, — сказал Степа. — Но есть и другое, не менее полезное для души дело…
— Так и я понимаю. Кончайте балагурить! — предупредил на полном серьезе Клубничного и Хрунова Андрей Плацындар.
Андрей Плацындар — без роду без племени, не помнил родителей, воспитывался в детдоме. До армии слесарем трудился на заводе, гордился, как сам говорил, своим пролетарским соцположением. Небольшого росточка, широкоплечий и коротконогий, как бы квадратный, сильный и крепкий от природы, этот боец с первого дня нашей совместной службы льнул к Степану. Поначалу я думал, что Андрей трусоват и в богатырской силе Бездольного хотел найти себе защиту, точно так, как бывало со мной в детские мои годы. Но скоро эта версия рассеялась: Андрей ничего и никого не боялся, умел постоять за себя в любой словесной перебранке, а в борьбе прижать всякого спиной к ковру. Даже Степан пасовал перед его цепкими, будто клещи, руками.