— Сейчас же на помойку!
— Она только что перестала дышать. Не принимай на душу лишнего греха. И меня не вводи… Пусть полежит, как положено, два часа. Прошу, капо! — взмолился я. — Уступи врачебной этике хоть раз.
Он оглушил меня хохотом:
— Кой черт капо?! Не сходи с ума, док!.. Был капо, да всплыл сотрудник абвера! — Он хлопнул себя по погону: — Не видишь, что ли?! И ты молодец, док! И я тоже!.. В общем, мы оба ладно сработали! Мне есть за что уступить тебе, даже угостить… Могу и расцеловать! О милый док…
Ужасная догадка, что я стал невольным предателем, сразила меня. Ему ничего не стоило схватить меня в обнимку. Он дохнул мне прямо в лицо. Как ни странно, смрад алкогольного перегара вернул мне силы.
— Она пошла к вам на службу?
— Уймись, док!.. Нет нашей с тобой вины в том, что произошло с милой подружкой моей любимой женушки. Всяк, отказав нам служить верой и правдой, подлежит… Понял, док, у нас есть основание помянуть ее коммунистическую душонку!.. Ну и за упокой души младенца… Угостимся.
Раскрыв портфель, с которым пришел, Шеремет выставил на стол бутылку с коньяком.
— Пьем, док! Наш фюрер не забудет и тебя…
Не дожидаясь меня, он выпил прямо из горлышка всю бутылку. Я не знал, что сделать с собой. Хмель заметно ударил ему в голову, все более развязывая язык.
— Помнишь, док, ее разговорчик про любимую бабушку? — Прищуря помутневшие глаза, не без лукавства Шеремет погрозил мне пальцем: — Навели мы справочку… Б-был в Х-херсоне домик д-двадцать… на С-суво-ровскай. Н-но теперь ни д-домика, н-ни б-бабушки… Б-большевички с-сами с с-самолетика р-разбомбили…
Все дни до появления Шеремета я мучительно думал: ни о какой бабушке своей Гончаренко не говорила мне ранее, зачем же ей понадобилось сообщать на прощание какой-то херсонский адрес? В конце концов пришел к выводу, что именно в то место я должен доставить ее ребенка. Легко сказать? Но как нелегко исполнить! Даже если мне и выпадет удача убежать из лагеря, то смогу ли я осилить далекий путь с грудным младенцем на руках, к тому ж в тылу врага? Прежде меня сто раз схватят…
— Стоп, стоп, док! — внезапно воскликнул Шеремет, будто и не был во хмелю. — К черту город Херсон! — Он хитро уставился на меня: — Надо пошарить здесь, в нашем ближайшем городке. И какие же мы с тобой отпетые дураки!
Он осветил мой рассудок, не понимая того.
— Правда, какой я дурак! — вырвалось у меня вместе с появившейся колкой мыслью — отчего я сам не догадался: это же адрес, о котором дала знать Дуся на случай своей смерти, где находятся ее надежные люди.
— Сей миг, док, надо проверить! — решительно сказал Шеремет, направляясь к двери.
— Куда, ведь ночь… — попытался я придержать его. — Подожди до утра, протрезвись.
— Нет, нет, док!
Он был уже у самой двери, как в моих ушах, будто наяву, прозвучал голос твоей матери, моя девочка: «Вам терять нечего!» Еще мгновение, и предатель уйдет. Я никогда ни с кем не дрался, тем более не убивал. А тут мне хватило того самого мгновения, упусти я которое, Шеремет оказался бы в недосягаемости, чтобы свершить очередное зло.
Я схватил со стола пустую бутылку, успел ударить его в самое темя. Потом еще несколько раз, пока он не свалился с ног.
Далее все пошло будто по заранее разработанному плану. И нам с тобой, Пиночка, сопутствовала удача почти на каждом шагу. Будь благословенна память твоей родной мамы! Она как бы наставляла меня, что делать.
Сняв с Шеремета форменную одежду, я переоделся в нее. В моей каморке, под кроватью, был ящик из-под фруктов, которым «вознаградил» меня «за усердие» сам капо, для хранения моих скромных пожитков. По бокам и в крышке его были просверлены дырки, чтобы не портились фрукты. И твое, моя крошка, немощное тельце я поместил в него. Никакое удушье не грозило тебе.
Вот так, с ящиком, в котором ты находилась, я направился к вахте. Только бы на пути нас никто не встретил! И Шеремет… Я постарался успокоить себя: если я не убил предателя, то вряд ли он скоро придет в сознание!
…Помню, рано утром, по холодку, я повел тебя, нашу умницу, в школу — в первый класс. В твоей сумке находился букварь, который ты прочитала уже несколько раз от начала до конца. Я расчувствовался — это же был первый школьный день!.. Вспомнил твою мать и по дороге стал рассказывать о том, как одна маленькая девочка и большой взрослый дядя удирали из фашистского плена. Даже не верится, как им повезло!.. Я говорил тебе, что тому дяде удалось пронести через вахту концлагеря чемодан с маленькой девочкой. При этом дядя говорил страже, что чемодан нельзя открывать, так как в нем трупик ребенка, умершего от неизвестной болезни, и что его необходимо срочно доставить доктору Герману Ботту, квартира которого находилась в городе, мол, для лабораторного клинического исследования.