Глаза Владимира Иннокентьевича цвета лаврового листа, с чуть заметной зеленцой, наполнились каким-то светом юности. Он смотрел на меня и будто бы не видел, словно бы улыбался своим мыслям, которые вот-вот облекутся в слова и заставят задуматься. И со мной стало так, точно произошло у меня неожиданное свидание с другом, никогда до этого не виданным, однако чрезвычайно близко знакомым по рассказам наших общих друзей.
— Постойте! — воскликнул я. — Ничего не говорит вам такая фамилия — Градов?.. Николай Васильевич Градов.
— Вы знаете капитана Градова?.. Николая?..
— Даже подружился.
— Где же он, ангелочек, сейчас? Как сложилась его жизнь? Ну говорите же скорее! — затормошил меня Салыгин и, не дожидаясь ответа, заахал: — Ах-ах, надо же, совсем больной ушел из армии! Точно в воду канул, чертушка! Сразу же, как война кончилась… А время было ой какое трудное!.. Говорите, что знаете о нем? Как ему пришлось?
Владимир Иннокентьевич закидал меня вопросами. И мне было что рассказать.
В своей тетради Градов писал:
«Отец мой — рабочий, а мать — крестьянка. Словом, семья моя — серп и молот.
Придя с войны, я не захотел сидеть на шее ни серпа, ни молота, то есть своего колхоза, членом которого была когда-то мать, ни типографии, в которой работал отец. Не только отказался от их материальной помощи, а и от пенсии: совестился тянуть с государства, ведь голова на плечах осталась. Потому и решил: коль голова уцелела, стало быть, есть возможность идти в институт. И пошло житье мое, точно по солдатскому распорядку: в четыре часа — подъем и подготовка к занятиям; с восьми — в институте; в четырнадцать — в столовой на обеде; с пятнадцати до двадцати двух — на работе (благо устроился вахтером в заводской военизированной охране); с двадцати трех до четырех — сон. Нагрузочка под завязку. Год-другой — совсем сдавать начал здоровьем.
Однажды иду на работу, вдруг подходит ко мне какой-то товарищ: «Папаша, нет ли у тебя огоньку прикурить?» «Есть, — отвечаю, — сынок. Да только ты постарше меня». «Как так?» — удивился прохожий.
В разговоре и выяснилось: он, «сынок», ровно на двенадцать лет старше меня, «папаши».
Вот так, без должного ремонта, я износился…
А под конец институтской учебы произошло еще и такое. Был выходной день. Прогуливаюсь я по городу. Откуда ни возьмись, появилась передо мной фигура в кожаном новом пальто, духами от нее за версту несет, и ко мне: «Не ошибаюсь, ты, Градуша?!» «Я — Градов», — отвечаю. «Да что же не заходишь в мой ресторан?.. Помнишь меня по школе-то?»
Я и вспомнил: учился с ним в полковой школе, совсем недолго, потому что его за неуспеваемость в линейную батарею отправили. И вот теперь-то мы встретились снова.
Не дал он мне опомниться, так сразу и потащил к стеклянной двери ресторана. Швейцар что-то хотел сказать по поводу моей заношенной фронтовой шинельки, но мой старый знакомый сквозь зубы буркнул ему: «Со мной!» Двое официанток на цыпочках или на каблучках, не разобрался подробно, подскочили к фигуре: «Что прикажете?» Фигура в ответ этаким басом: «Сами знаете, устройте на двоих!»
Не успел мне фигура предложить пачку папирос «Кремль», как на столе возник хрустальный графин с водкой, всякая маринованная, вареная и жареная чертовщина в фарфоровых тарелочках.
«У меня тут, брат, знаешь, порядочек! Чуть не по мне — по шеям и долой, — пояснил хозяин и пошел про школу: — Выкинули меня тогда, ну и ладно. Вскорости демобилизовали по чистой в связи с болезнью. Шатался на гражданке долго. По своему нездоровью войну на Урале провел: дядя устроил в магазин, потом в столовую. А нынче вот — директор сего ресторана в самой столице Украины… Ну как, выпьем?»
Подмигнув, фигура поднял руку и пошевелил пальцами. И, точно пучеглазые стрекозы, к нашему столу враз подлетело трое официанток…
Не знаю, сколько то все стоило, но только вынул я из кармана все деньги, которые при мне имелись, бросил их на стол и — ходу: будь ты неладен, пройдоха!
Интересно иногда получается: роешься в выброшенном железном хламе и вдруг находишь какой-нибудь пригодный болт или гайку. Так и меня нашли, по окончании института признали годным в качестве одной из деталей в нашей огромной народно-хозяйственной машине: направили обеспечивать снабжение одной из районных МТС. Работа — день и ночь. Телефон в кабинете, на квартире — тоже. Да что по телефону добудешь?.. Ну и пришлось кое-чего повидать!
Всякий, кто хоть до некоторой степени в то время соприкасался прямо или косвенно с так называемыми некоторыми коммерческими лицами железной дороги, тот поймет меня. Только для того чтобы въехать груженой автомашиной на погрузочный двор, хочешь или не хочешь, а гони на пропитие пятисотрублевую купюру. И потом: «Мест нет в пакгаузе!» — с тебя еще триста. «Не так упаковано, мы это исправим!» — еще двести. «Отсутствуют бирки!» — еще сто пятьдесят. А чтобы приблизить день погрузки, то тут «железнодорожные коммерсанты» полностью положились на мою совесть, не устанавливая «тарифную цену» за столь важную и большую услугу. Я не обижаюсь на всю железную дорогу, но были, были дельцы!.. Смешно и горько вспоминать еще и такое. Как-то потребовалось срочно выехать в столицу. Командировка на руках, и вызов телеграфный из наркомата! Осталось приобрести билет на поезд. Пришлось три дня провожать жалким взором по три пассажирских состава, замечу: с полупустыми вагонами. На четвертый день решил прицепиться на подножку и доехать до станции с большой остановкой, чтобы там достать билет. Удалось! А в вагон не попасть: «Нет мест! Касса ошиблась!» Я к другим вагонам. Звякнул станционный колокол. Поезд тихо тронулся. Вдруг меня заметил какой-то проводник: «Служивый, куда тебе ехать?» Пришлось быстро объяснить свое положение. «Пожалте! Мягкий вагон, купе нумер четыре. Будьте хозяином, ни о чем не беспокойтесь!» Так прибыло в столицу в этом купе со мной четверо. Каждому пришлось выложить по две сотни. Скажете, надо было привлечь «услужливого» проводника к ответственности? Какое там, все четверо и без того опаздывали по служебным делам… В конце концов, не заработав денег, чтобы заменить шинельку новым пальто, упросил я райкомовских работников перевести меня на другую работу. И нужно же было оказаться в «осином гнезде» под вывеской: «Комбинат сахарстрой». Директор ловко распоряжался патокой: сосал в свое домашнее гнездо, заливал ею глаза, кому считал нужным, в районе. Многие уходили из комбината. Состоялся и у меня с директором нелицеприятный разговор, после которого получил приглашение явиться на склад. Кладовщик и говорит: «Вот это директору, это главинжу, а это вам и мне — пополам». Речь шла о трех поросятах килограммов по десять, обжаренных и подвешенных за ножки вниз пятачками. «Деньги не требуются, после сочтемся», — сказал кладовщик… Вот бы его за прилавок поселкового ОРСовского магазина!.. Посетил я тот магазин. За прилавком продавщица, лицо размалевано малиновыми, синими, черными и бог ведает еще какими гримами. Сбоку носа черное пятно — «мушка», а халат недели две, а может, и больше не стиран. Спросила: «А тибе чиво нада?» — «Карточку продуктовую отоварить. Что даете?» — «Чиво видишь, то и даем». Выхватила она из моих рук карточку, ножницами талоны чик и пошла «отоваривать»: вместо мяса потрошки-требушки и что-то еще непонятное. Я возразил. Она и понесла: «Бери, чиво даем, как сказал начальник, кил на кило — и конец!» «А может, еще чем-либо можно заменить?» — спросил я, все же не теряя терпения. Туг опа как громом разразилась: «Откуль такой?! Можа, тибе собой заменить мясо?» Наглая смелость, непробиваемая, со ссылкой на авторитет начальства. Потому от тех трех зажаренных поросят я и метнулся в райком. Пообещали выяснить, расследовать, утрясти, привлечь к ответственности и т. д. Скоро за проявленную бдительность перевели на новый строящийся механический завод. Должность выборная — секретарь партийного комитета. Предприятие немалое, а дела из рук вон плохи! Первая забота: осмотрел все начатые работы и конструкции, потребовал на парткоме от главного инженера график строительства и монтажа оборудования. Выяснилось, что многие руководящие работники не имели соответствующего образования, лишь «личные соображения» директора помогали им держаться на столь высокооплачиваемых должностях. Так возник вопрос о производственной учебе, тут же — об укреплении трудовой дисциплины, в первую очередь среди руководящего состава. Некоторым это пришлось не по нраву, зашушукались. Сразу после парткома поступило приглашение от самого директора пожаловать на вечерок к нему на квартиру, поддержать компанию в партии преферанса, мол, вживаться надо в коллектив, Николай Васильевич! Не посмел отказаться, провел в компании приближенных несколько вечеров, однако в рабочей обстановке продолжал «закручивать гайки». И пошли подбирать ко мне ключики. От директора и иже с ним стали поступать записки в райком: неуживчивый я человек, опасный для коллектива. Пока разбирались со мной, директор между тем вел беспроектное строительство, а подопечные разбазаривали дефицитные строительные материалы и даже узлы производственного оборудования, хапая денежки. Не одну тысячу припрятал в карман и сам руководител