Он сравнил меня с крысой — это уж слишком!
«Нет, не сбежала!.. И что оставалось делать? Отбивать у подруги мужа? Или… стать его любовницей».
Николай Васильевич помалкивал, по привычке хмыкая, снимая и надевая очки, что-то бормоча. А когда я притихла, погладил по голове, как обиженного ребенка. «Бывает… Как говорится, любовь — не картошка… Выйдешь замуж, какие твои годы… Найдешь еще свою судьбу».
Он задел меня за живое.
«Не подскажете, где же мне найти свою судьбу?.. На танцплощадке? Или в доме отдыха? Может, в турпоходе?.. Находят, конечно, и там, и там, и там; и еще в десятках мест. Да ведь все обычно по случайному стечению обстоятельств. А они, эти обстоятельства, потом, как говорится, выходят боком…»
Не знаю, что бы я еще намолола, если бы в коридоре не раздался звонок. Николай Васильевич пошел открывать дверь, а когда вернулся — не узнала его, так он был взвинчен.
«Вот, смотрите! — Он выкладывал на стол какие-то странные предметы. — Сейчас принесли! Наш сотрудник нашел в овраге выброшенные кем-то эти черепки и костяные булавки. Как они попали в овраг? Загадка!.. Думаю, какой-то кладоискатель нашел эти вещи в одном из курганов и, не зная им цены, выбросил. Ах, подлец!.. А вещи-то интересные, но откуда они взяты, что еще было рядом с ними?.. Задали мне работку!.. Только специалистам, которые имеют необходимый опыт по раскопке захоронений, эти вещи откроют свою тайну. Браконьер-кладоискатель нанес непоправимый ущерб науке!»
Он бы еще долго тужил о черепках, не переведи я разговор на другую тему: «Вчера пустили у нас прачечную. Сдержал свое слово Свирид Карпович». — «Превосходно! Я бы на месте женщин расцеловал Свирида Карповича. Да и мне радостно: помог достать кое-какие деталишки». — «Значит, и вас надо расцеловать!»
Во мне словно проснулся бесенок. Не успел Николай Васильевич опомниться, как я бросилась к нему, поцеловала в щеку. Но нам стало неловко. Он, сердясь, ушел на кухню готовить ужин. А я, чему-то про себя улыбаясь, прилегла на диван, незаметно уснула.
Проспала до утра…
Было еще рано. Николай Васильевич тихонько похрапывал в спальне. У меня был выходной, торопиться некуда, решила похозяйничать в этой забытой женщинами холостяцкой квартире. На кухне и в большой комнате протерла оконные стекла, смела пыль по углам, полы вымыла.
«Это кто там безобразничает?» — проснулся он, когда на сковородке заскворчала моя любимая яичница-глазунья.
Затем Николай Васильевич, умываясь, сердито фыркал. Я догадывалась, что это у него была напускная сердитость.
«Света, а тебе не приходило в голову, что можно более полезным делом занять свое личное время?» — говорил он, вытирая лицо полотенцем, свежим, выглаженным в прачечной: я успела повесить его в ванной до пробуждения Николая. Васильевича.
Он был, конечно, доволен, благодушничал. «Ты, дружба, и кофейку сваргань. Да покрепче».
Ему было, как я поняла, легко со мной.
Сели завтракать. Он настроился на свою волну — мысли о людях, только не о самом себе. «Молодцы вы со Свиридом Карповичем! Денежки изыскала… При Доме культуры работает служба быта… Кафе открыли…»
Я сказала, что работаем не без подсказки того же Николая Васильевича. Он свел брови на переносице — лицемерка, дескать, но опять блаженно заулыбался: «Гляди-ка, и не узнать квартиру… Ишь, распорядилась! Ну-ну, хозяйка… Кому-то достанется счастье».
Право, от его слов мне стало жарко. Но он вновь переключился на свою волну: «Возникла у меня одна мыслишка. Давай осуществим ее. Значит, так… По селу — объявления, а на фасаде Дома культуры — реклама: «Вечер встречи с ветеранами гражданской и Великой Отечественной войн, с ветеранами труда». И каков он должен быть, на мой взгляд, этот самый вечер ветеранов? Слушай!.. При входе в Дом культуры пионеры торжественно вручают гостям красные гвоздики. Чуешь, непременно, гвоздики!.. Ну так, красиво оформлена сцена. Звучит Гимн Советского Союза. Затем раздается речь Владимира Ильича Ленина «Что такое Советская власть». Такую пленку я уже раздобыл… Потом исполняется «Интернационал», после чего секретарь партийной организации, то бишь Светлана Тарасовна Шатайкина, проводит перекличку. При глубокой тишине в зале на сцену выходят, ветераны, каждый в ответ произносит: «Здесь я!» Минутой молчания отмечается память погибших и тех, кого не стало в послевоенные дни… Первое слово престарелым. Они рассказывают о трудном времени перед революцией. Кто-то из самых юных читает стихи Ивана Абрамовича Назарова. Можно и других дореволюционных поэтов… После них выступают участники коллективизации, комсомольцы того времени, ветераны труда. На фоне песни «Священная война» — такая пленка у нас тоже есть — ведут рассказ о борьбе народа за независимость своей Родины те, кому пришлось быть на фронтах. Можно предоставить такое слово тому же Остапу Митрофановичу Оверченко. Говорят и те, которые перенесли тяжкие муки в нашем селе… Надо, чтобы с фронтовиками по дорогам войны мысленно прошли те, кто ее не знал. Этот голос минувшего должен иметь большое значение для понимания души советского человека, прошедшего такой сложный, трудный, но славный путь, для истории этого пути, наконец. Для воспитания тех, кто идет на смену старшему поколению… В заключение предоставляется слово секретарю комсомольской организации. Он торжественно заверяет, что молодежь будет достойной сменой своих отцов, дедов и прадедов. Думаю, Света, что такой вечер надолго запомнится всем, явит одну из блестящих крупиц нашей партийной работы…»