«Ничего, – успокоил себя Пафнутьев, – заговорит Чувьюров, никуда не денется. Пройдет шок, он успокоится, не надо только слишком уж давить на него, торопить, требовать показаний полных и чистосердечных. Завтра же, с утра, возьмусь за старика», – решил Пафнутьев и рванул на себя тяжелую низкую дверь морга.
Патологоанатом, или, как его называли проще, эксперт, был на месте и встретил его обычным своим взглядом – громадные белесо-голубого цвета глаза, увеличенные до кошмарных размеров толстыми стеклами очков, смотрели не то осуждающе, не то изучающе, будто видели не живого человека, а труп на каменном своем столе.
– Здравствуйте, – сказал Пафнутьев гораздо громче, чем требовалось, чтобы хоть самим голосом разрушить мертвенную тишину помещения и как-то расшевелить этого маленького человека с печальными глазами и пересохшими от частого мытья руками.
– Здравствуйте, – ответил тот и почтительно склонил голову.
– Я не слишком рано пришел? – произнес Пафнутьев дежурные слова, но уже потише, поняв, что криками он здесь никого не расшевелит и не поднимет.
– В самый раз, – ответил эксперт. – Знаете, у меня для вас хорошая новость.
– Боже! – вскричал Пафнутьев. – Хорошая новость из морга?! Мне страшно.
– Обнаружилась вполне определенная вещь, – впервые в глазах эксперта Пафнутьев увидел искорки радости, будто тот действительно хотел сообщить нечто забавное.
– Говорите же, – простонал Пафнутьев.
– Оказывается, руку, которую вы мне принесли, отделили от туловища, когда человек был уже мертв.
– Думаете, это хорошо? – осторожно спросил Пафнутьев, боясь обидеть этого странного человека.
– Конечно! Представьте себе, что руку отрубили бы у живого.
– В самом деле, – согласился Пафнутьев. – Скажите, это совершенно точно, что руку именно отрубили, а не отделили скальпелем, что проделали это с мертвецом, а не с живым человеком, что...
– Остановитесь, пожалуйста, а то я забываю ваши вопросы. Да, можно сказать вполне определенно, что рука отрублена. Топор ли это или что-то другое, но оборванные мягкие части тела, сосуды... Все это позволяет мне сделать достаточно уверенное предположение.
– И когда это произошло?
– Сие есть тайна великая. Непознаваемая.
– И даже предположить нельзя?
– Предполагать можно все, что угодно, но ведь вам нужны даты, цифры, имена... Дело в том, что после отделения от туловища рука хранилась несколько небрежно, в не приспособленных для этого условиях.
– В холодильнике лежала. В морозильном отделении.
– В таком случае холодильник был не очень хорош.
– Да, холодильник следовало давно выбросить.
– Должен вам заметить, что нынешние холодильные установки, в том числе и импортного производства, внешне могут выглядеть довольно привлекательно, но, с другой стороны...
– Простите, а можно что-нибудь сказать о хозяине этой руки, если можно так выразиться?
– Хозяином ее был мужчина. Он не чурался физического труда, ни в молодые годы, ни в более старшем возрасте...
– А сколько ему было лет?
– Сие есть тайна великая.
– Да, я знаю, тайна сия непознаваема! – Пафнутьев начал раздражаться, но все-таки держал себя в руках, и ему воздалось, потому что эксперт вдруг произнес и нечто существенное.
– Согласен с вами, уважаемый Павел Николаевич, – эксперт так проникновенно посмотрел на Пафнутьева, что тот устыдился своей короткой вспышки. – Есть одно обстоятельство, которое позволяет если и не установить точный возраст хозяина руки, то достаточно обоснованно об этом судить, – глаза эксперта колыхнулись за стеклами очков, как две медузы в аквариуме.
– Вам удалось...
– Удалось, – кивнул человечек. – Видите ли, мне пришла в голову удивительная мысль... Я просветил эту руку на рентгеновской установке. Вы ни за что не угадаете, что я увидел на экране! Я был потрясен!
– Что-то таинственное? – слабым голосом спросил Пафнутьев.
Не отвечая, медэксперт полез в свой стол, вынул небольшой бумажный пакетик и осторожно, боясь дохнуть на него, развернул и короткими движениями руки придвинул к Пафнутьеву. Заглянув в пакетик, Пафнутьев увидел что-то маленькое, черное, продолговатое, неопределенно ломаной формы.
– Что это? – спросил он.
– Осколок.
– Не понял, какой осколок?
– Это осколок времен Великой Отечественной войны, которая закончилась полным и сокрушительным разгромом фашистской Германии в тысяча девятьсот сорок пятом году. Тогда наши доблестные войска взяли Берлин и заставили агрессора подписать акт о безоговорочной капитуляции.
Все это эксперт произнес негромко, но торжественно, а при последних словах даже встал, словно говорить о такой войне сидя было кощунством. Подчиняясь его волнению, поднялся и Пафнутьев и невольно склонил голову.
– Садитесь, – скорбно сказал эксперт и первым опустился на свое место. – Правда, несколько лет назад нашелся предатель, враг нашего народа, которому удалось свести на нет эту великую победу...
– А не мог ли этот осколок попасть в руку позже? – спросил Пафнутьев, боясь оскорбить чувства этого человека.
– Характер шрама позволяет утверждать, что ранение получено все-таки в сороковые годы. Шрам был почти незаметен, он зарос за полвека. Этот человек был ветераном Второй мировой войны.
– Так, – протянул Пафнутьев. – Значит, ему было где-то около семидесяти?
– Если мне позволительно предположить, то я бы еще пяток лет добавил. Семьдесят пять.
– Так, – снова протянул Пафнутьев. Его подозрение о том, что этот человек был съеден, пошатнулось. Вряд ли Чувьюров, который на глазах у кучи народа заколол амбала из «Фокуса», стал бы на пропитание заготавливать такого старца.
– Напрашивается еще одно предположение, если позволите, – эксперт несмело взглянул в глаза Пафнутьеву.
– Слушаю вас внимательно.
– В руке, в предплечье, остался еще один осколок, поменьше этого.
– И что же следует?
– Если вам удастся найти оставшееся тело, то появляется надежда установить родственность руки и других частей. Не только по анализам, которые не всегда убедительны и достоверны, а и по осколкам. Дело в том, что этот человек попал в действие разрыва снаряда или гранаты, которые разлетаются чрезвычайно маленькими осколками. И в его теле наверняка остались такие осколки. И еще... Между большим и указательным пальцем просматривается очертание небольшого якорька... Вполне возможно, хозяин этой руки имел отношение к флоту.
– Так, – опять крякнул Пафнутьев.
– Уважаемый Павел Николаевич, у меня к вам просьба, если позволите...
– Конечно! – искренне воскликнул Пафнутьев. – Я буду рад выполнить любую вашу просьбу.
– Когда что-либо выясните о судьбе этого человека, о его личности... Не сочтите за труд, сообщите мне хотя бы по телефону... Если, разумеется, это вас не слишком затруднит, – глаза эксперта за толстыми стеклами колыхнулись и замерли, уставившись на Пафнутьева.
– Договорились. Я сделаю это обязательно. Сразу, как только что-нибудь станет известно.
– Благодарю вас. Искренне вас благодарю.
– Тогда я напоследок тоже задам один вопрос. – Пафнутьев помолчал. – Пальцы руки были свернуты в кукиш... Что бы это могло означать?
– Сие есть тайна великая и непознаваемая, – скорбно произнес эксперт, и после этих слов Пафнутьев заторопился уходить. – Буду ждать вашего звонка.
– И вы его дождетесь! – заверил Пафнутьев, уже сбежав по ступенькам крыльца.
– Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.
– Полностью с вами согласен!
Перепрыгнув через лужу, Пафнутьев тут же попал еще в одну, но это его даже не огорчило. Сведения, которые он получил, показались ему обнадеживающими. Что-то впереди забрезжило, появился какой-то просвет, пока еще сумрачный и непонятный, но он уже был. Пафнутьев и самому себе не смог бы объяснить, откуда у него появилась уверенность в успехе. Может быть, странная просьба эксперта так повлияла на него, может быть, тот неожиданный порыв, когда, казалось бы, омертвевший среди бесконечного потока вскрытых, развороченных трупов человек вдруг встал при упоминании о прошедшей войне.