И красавец, блондин, ходячий сувенир Вавилов отошел легким шагом прямо в сторону барной стойки кафе «Воря», в котором наш класс отплясывал выпускной бал с другими «ашками» и «бэшками» из пяти городских школ. Была заварушечка!
Я любила раньше помечтать: вот уеду я из своего Сапожка-на-Оби!.. Только — куда? Я не знала.
Меня с детства называли «цыганочкой». Мама меня нагуляла, и я представления не имела, кто мой отец.
Когда я настырно пытала бабку: «Бабуль, ну кто?» — она обычно показывала пальцем в окно, за которым блистал малахитовый луг с черным лесом вдалеке, а мимо нашего крайнего дома шел пастух, за ним с колокольчиками на замшевых шеях брели коровки и козки с мордами ученых дам. В общем, бабуля, фыркая, говорила:
«Может, он, Наташка…»
Мне было лет семь или пять, не важно, но однажды я выбежала из дома, скатилась с крыльца и колобком погналась за пастухом.
— Эй! — завопила я, лавируя в пыли между коровами. — Эй-эй-эй!
Пастух, озорной дядька лет двадцати пяти с рыжими патлами и красным небритым лицом, смотрел на меня с верхотуры своего роста и туманно улыбался.
— Ты мою мамку знал? — драчливо подскочила я.
— А кто ж ее не знал? — потирая ухо, ответил пастух и вздохнул: — Красивая была девка.
— Почему — была? — тоном дочки следователя спросила я.
— Так уехала, — еще туманней вздохнул пастух, и еще раз вздохнул, и еще разок.
— А что ж ты ее бросил? — нахмурившись, наступала я.
— Я б не бросил, если б моя была, — не сразу ответил этот рыжий. — А ты что, драться собралась?
— Да кто ты такой? — подпрыгнула я.
— Пастух второго класса Животягин, — представился пастух и, приподняв меня с земли, поставил на пригорок, мимо которого, обходя его, шли черно-белые коровы с синими глазами и дышали настолько значительно, что я тоже попробовала так подышать, и мне понравилось.
Я окончила школу с огромным облегчением, и продолжать где-то учиться мне в голову даже не приходило: меня учить — только время тратить. «Ваша Наташа — девочка хорошая, но в голове у нее кавардак, да-а-а», — выслушивала бабуля все одиннадцать лет моих попыток запомнить что-нибудь полезное из школьной программы.
Видимо, все-таки доля правды в этих нравоучениях имелась. И 25 июня, когда я на лавочке в садике рассматривала свой полный трояков аттестат, меня вдруг осенила мысль — уехать.
В нашем городе из престижных работ были не заняты только две — мыть бутылки в пункте приема стеклотары и убирать городской вокзал, напевая про «трещинки».
На мое счастье, тем летом Сапожок посетила труппа бродячих лилипутов на паре старых немецких автобусов, и, придя в Дом культуры тонкосуконного комбината, я впервые увидела… до них можно было дотронуться, даже сфотографироваться с маленькими, нежными созданиями…
Старые детишки с прокуренными голосами. Половинки великанов. Лилипутики. Мудрые младенчики на кривых устойчивых ножках. Просто люди, похожие на грустных детей.
Бабушка была резко против, даже легла на порог, но через три дня сказала: «Езжай, Наташа, мыть бутылки или вокзал ты всегда успеешь!»
Меня взяли костюмершей, предупредив, что с зарплатой порой случаются всякие пертурбации, но в то лето нам повезло с администратором и жаловаться на жизнь не приходилось.
Я никогда не уезжала дальше Сапожка и деревни Буяново, где «торчат из земли наши корни», а тут вдруг перемещения каждые три дня — новый городок в Зауралье, потом — «Золотое кольцо» и дальше на юг — все маленькие и не очень русские древние городишки и дальше, дальше, дальше…
Чтобы работать костюмером, не надо заканчивать вуз или что-то этакое, достаточно уметь шить, аккуратно стирать и старательно гладить, не сжигая вещей. Не самая худшая работа, особенно в театре лилипутов!
Маленькие люди чем-то отличаются от больших. И это «что-то» имеет невыразимую прелесть. Плохой характер маленького по росту человека — ерунда по сравнению с плохим и злым нравом большого, а любовь — такая же. И еще, если маленький человек добр — это что-то.
Ездила я два года и ездила бы, наверное, и сейчас, да вот только…
Я ведь и не красавица. Нет, ну говорят, все молодые — красавицы, но это не про меня. Я — маленькая, черненькая, с фигуркой, а не фигурой.
Да, городской вокзал, наверное, до сих пор стоит немытый и ждет Наташу с тряпкой и ведром, но, надеюсь, не дождется никогда.
Значит, так, давайте я начну по порядку, но — предупреждаю — мой порядок и ваш порядок различаются так же, как одна независимая кошка от двух больших собак (Лабрадор был восхищен этим сравнением).
Красноуральск
Красноуральск — губернский город, и этим все сказано.
Полгорода расположено в долине, третья часть — на холмах, а остальные домики развернули свои крыши в обхват реки, которая течет с севера на юг. Холмы мягкие, долина пологая, река очень широкая, и потому в городе до того уютно, что я влюбилась в него, и он снится мне до сих пор: дома, все обустроено, идут люди — одни навстречу, другие — в обгон, тихо едут машины, звенит трамвайчик, пахнет пирожками с изюмом и…
Красноуральск — везучий город, в нем жизнь бьет ключом, есть работа, и люди одеты и смеются. Я его люблю. Но за два года я насмотрелась на грустные города, в которых черно от бедности и в воздухе качается такой тихий звон, что хочется прижаться к каждой стене затрапезного домика с ржавым козырьком на макушке. Такие города я люблю еще больше.
Мы попали в Красноуральск уже под осень, городу исполнялось ровно двести восемьдесят лет, и четыре года назад избранный на должность губернатора бывший генерал-лейтенант Соболь пригласил на праздник столько звезд, что каким-то волшебным — не иначе — образом «Феерический канкан лилипутов» в качестве первого отделения отплясывал перед самим Газмановым. Зрелище было тяжелое…
— Смешные люди! — веселился наш антрепренер, умудрившийся рассовать все деньги, полученные за концерт, по своим карманам. — Жаль, медведь в том году сдох, а то бы!..
Того кусачего медведя помнила вся наша труппа, царствие ему небесное.
Шоу продолжалось, а мы загрузились и поехали по залитому огнями ночному городу в отель «Тихуана», который оказался обычной бревенчатой избой, только многоэтажной и покрашенной в зеленый цвет «идальго». Сверху из палок и пальмовых веток, перекрученная новогодними лампочками, мигала здоровенная надпись «ТИХУАНА» с головой ящерицы посредине.
Два старых немецких автобуса, на которых мы кочевали по России, притулились за гостиницей, а мы пошли мыться холодной водопроводной водой, а потом заснули в четырех номерах, девочки — налево, мальчики — направо.
Неделя работы на празднике обещала неплохие заработки, а начало осени тревожно напоминало про красные сапоги, которые неплохо было купить к зеленой куртке, приобретенной практически на днях. А что? Очень красиво. На вкус и цвет… сами знаете.
Неделя плясок и задирания ног на городских площадках измотала нашу труппу из девятнадцати артистов, администратора, костюмера, двух водителей и пары грузчиков до предела. Единственное, что радовало, — мы хорошо заработали.
Изъездив город вдоль и поперек, мы ориентировались по ветхому пожарному депо с каланчой и зданию старой красноуральской тюрьмы, за которой, собственно, и располагалась наша гостиница «Тихуана». Засыпая, я старалась не смотреть на эти развалины, затянутые маскировочной сеткой.
Выступая на празднике, мы дважды наблюдали приезд и отъезд губернатора Соболя со свитой, лебедушкой-женой и невиданное число машин, в которых теперь ездят все без исключения, начиная с бандитов, президентов и прочих больших людей в рясах и костюмах от Лакруа.