– Я не женат, мсье. Это удобнее и не мешает пить шампанское.
– Вы подсказали верную мысль, – вмешался Анисимов. – Мы должны поднять бокал с искрящейся влагой за сделанное открытие, за съеденное не джинном, а кандидой шоссе!
– Готов поднять хоть два бокала, но за съеденные людьми дрожжи кандиды!
– Шампанское сейчас выстрелит, – заверил гарсон и исчез.
– Кандида! Друг мой, мы с вами давно отвыкли от молока матери, и, увы, в этом одна из бед человеческих. Если бы мы до конца дней питались веществом такого состава, то были бы все Жаннами д'Арк и Добрынями Никитичами.
– Вы имеете в виду аминокислоты?
– Вот именно. И клянусь свободным Алжиром, по данным Шампанья, нет продукта, более приближающегося по содержанию необходимых человеку аминокислот к молоку матери, чем дрожжи кандиды.
– Великолепно! Первый бокал за кандиду!
Шампанское пенилось в хрустале.
– Будем ли мы закусывать чем-нибудь «белковым»? – с напускной серьезностью спросил француз.
– Я предпочел бы синтетическую пищу, – улыбнулся Анисимов.
– Увы, я не поручусь за большинство парижан, которые пока что и не подозревают о нашем заговоре, хотя их соотечественник Бартло произнес пророческие слова об этой пище.
– Как и Менделеев.
– О-о! Менделеев! Что он сказал?
Анисимов достал записную книжку.
– «Как химик, я убежден в возможности получения питательных веществ из сочетания элементов, воздуха, воды и земли, помимо обычной культуры, то есть на особых фабриках и заводах… И первые заводы устроят для этой цели в виде культуры низших организмов, подобных дрожжевым, пользуясь водой, воздухом, ископаемыми и солнечной теплотой».
– Браво! Он предвидел кандиду! Ох, как правильно, мой друг! Именно ископаемыми – нефтью, черт возьми! Хватит ее сжигать подобно пещерным людям, нашедшим греющую огнем черную воду. Для нас же это основа еды наших потомков! Теперь очередь за Бертло. У меня тоже записаны его слова. Наполняйте бокалы. Не беда, если чуть кружится голова. Она закружится еще больше от перспектив! Хотите заглянуть в двухтысячный год, каким он виделся химику девятнадцатого века? Внимайте: «Тогда не будет ни пастухов, ни хлебопашцев, продукты питания будут создаваться химией. В основном эта проблема уже решена».
– Саломак щелкнул пальцами. – Это он тогда говорил, а что сказать нам теперь?
– Что нам предстоит решить вопрос не только как делать, но и как сделать… для всех.
– Браво! И это куда труднее. Читаю: «Когда будет получена дешевая энергия…» – Честное слово, он же имел в виду наше время! – «станет возможным осуществить синтез продуктов питания из углерода (полученного из углекислоты), из водорода (добытого из воды), из азота и кислорода, извлеченных из атмосферы».
– Правильно! Хлеб из воздуха. О нем говорил Тимирязев. Он мечтал воссоздать в технике природный фотосинтез растений.
– Прекрасная мысль. Ее развил и наш Бертло – «власть химии безгранична»!
– За химию! – поднял бокал Анисимов.
Профессор Саломак встал и, словно обращаясь ко всем сидящим в кафе, громко прочитал:
– «Производство искусственных продуктов питания не будет зависеть ни от дождей…»
– Дождик кончился, – заметила хитренькая с виду девушка, закрывая свой подсыхавший на полу зонтик.
– «…ни от засухи…» – продолжал Саломак.
Анисимов сжал лежавшие на столе кулаки.
– «…ни от мороза. Наконец, все это не будет содержать болезнетворных микробов – первопричины эпидемий и врага человеческой жизни».
– Фи! – сказала девушка с сиреневыми волосами. Она сидела с бородатым художником в блузе и посасывала через соломинку кока-колу.
– Заводы вместо полей – это гадость, – изрек художник.
Саломак потряс в воздухе записной книжкой и, словно отвечая художнику, продолжал читать все громче:
– «Не думайте, что в этой всемирной державе могущества химии исчезнут искусство, красота, очарование человеческой жизни». – Саломак картинным жестом наполнил рвущейся вверх пеной бокалы художника и его дамы. – «Если землю перестанут использовать для выращивания продуктов сельского хозяйства, она вновь покроется…» Слышите? Вновь покроется! «…травами, лесами, цветами, превратится в обширный сад, орошаемый подземными водами, в котором люди будут жить в изобилии и испытают все радости легендарного „золотого века“»! – И Саломак залпом осушил бокал.
Художник и его девушка аплодировали. К ним присоединились и другие посетители кафе на Елисейских полях.