— Как думаешь, зачем ты тренируешься?
— Ну… Чтобы держать себя в форме.
— Держать в форме? И что, когда в тебя метают нож это тоже "поддержание формы"? Десятки человек ежедневно тренируются, дерутся и практикуют обращение с холодным оружием для того, чтобы держать себя в форме?
— Послушай, я…
— Давай, посмотри мне в глаза и скажи, что не думал об этом. Скажи, что ты настолько глуп — а я знаю, что это далеко не так, что не заметил армии людей, готовых убивать, у себя под носом!
— Старейшина говорит, что они вмешиваются только в критических ситуациях…
— И кто решает, когда ситуация стала критической? Он? Кто дал ему такое право? Почему один человек решает, кому жить, а кому нет?
— И ты думаешь я об этом не задумывался? Но разве ты сама не состоишь в братстве? И не ты ли говорила, что в остальных куполах с исследованиями все обстоит ещё хуже?
— Я состояла в братстве, когда была ребенком, да. Даже можно сказать верила в него. Но когда узнала про своих родителей… вспомнила то, что мое сознание пыталось спрятать почти всю мою жизнь, я… В общем, остаюсь здесь, это правда. Но это не значит, что я согласна с их методами. И я больше не тренируюсь. Не хочу быть орудием убийства в чьих-то руках.
— Про своих родителей? Расскажешь, что произошло? Если хочешь, конечно.
Последняя фраза прозвучала по-идиотски. Но Андрей никогда не понимал, как надо говорить, когда речь заходит о потерянных близких. Саманта наконец повернулась, её лицо было белым как снег, а глаза вновь превратились в две льдинки, как в тот раз, когда она увидела Марселя.
— Я смутно помню отца. Он был высоким, со светлыми короткими волосами. Когда он возвращался с работы, он часто поднимал меня на руки и подбрасывал. Как выглядела мама я не помню, помню только как она пела мне колыбельные. Не знаю кем они были. Но однажды старейшина счел их опасными для общества. И разобраться с ними он отправил Марселя. Когда… когда их не стало, Марсель обнаружил меня. Маленькую девочку, лежавшую в колыбельной. Не знаю, были это муки совести или холодный расчёт, но он взял меня с собой. И вырастил как свою дочь. А я… головой я всегда понимала, что что-то не так, но не хотела в это верить.
— Откуда же ты узнала?
— Он сам рассказал. Около года назад. С тех пор мы не общаемся.
— А что… что ты чувствуешь по отношению к нему?
— Ненависть? Презрение? Благодарность? Он вырастил меня как свою дочь, и он по-своему любит меня и заботится обо мне. И как бы меня это не бесило, он стал мне папой. Но я не могу больше смотреть на него и не задаваться вопросом, какой была бы моя жизнь, расти меня мои настоящие родители. А самое раздражающее то, что он даже не знает, за что убил моих родителей. Сначала я думала, что он просто не хочет говорить, но я слишком давно его знаю. Он и правда не интересовался этим тогда. Слепо делал то, что скажет Старейшина, и все.
— И ты так хотела встретиться со старейшиной, чтобы…
— Чтобы понять. Чтобы он, глядя в мои глаза сказал за что умерли мои родители. Но он так и не снизошел до встречи со мной ни до, ни после.
— Хочешь, чтобы я спросил его?
— Нет. Не желаю играть в испорченный телефон. Либо он сам мне скажет, либо… либо я никогда этого не узнаю. Может быть, так будет даже лучше.
В комнате повисла неловкая тишина. Андрея переполняла буря эмоций. Когда он узнал про убийство Модро, тот уже выглядел для него злодеем. Но, возможно, родители Сэм тоже не были ангелами. И вправду, может ли один человек принимать решение лишить кого-либо жизни? Да и не только один, можно ли в принципе принимать такое решение? Но постепенно гул спорящих голосов в голове утих и вместо них послышался тихий голос рассудительного и жестокого рассудка.
Мог ли он что-то сделать с убийством произошедшим более десятка лет назад? Нет. Была ли у него возможность уйти отсюда? Да, но это бы ничего не изменило. А здесь у него была возможность применять свои знания на пользу тому, что осталось от общества. Возможно, старейшина прав, возможно нет, но не поговорив с ним и не выяснив обстоятельства он никогда не смог бы принять объективного решения. А что касалось Саманты, её гнев был направлен не против него. Поэтому, тщательно подбирая слова, он медленно заговорил:
— Я не могу представить, через что ты сейчас проходишь. Могу лишь сказать, что я готов слушать тебя или просто быть рядом, если тебе это сделает легче.
— Я уже все сказала… но спасибо.
— А что касается тренировок, я буду продолжать на них ходить, по крайней мере пока не поговорю со Старейшиной.
— Делай что хочешь. Но если будешь говорить с ним, спроси его, чем он руководствовался, когда отбирал людей для куполов.
— Что? О чем ты?
Она неохотно подвинула в его сторону бумаги.
— Некоторое время назад, пытаясь разобраться, кем были мои настоящие родители, я стала анализировать все данные, имевшиеся о первых поселенцах куполов, отобранных с поверхности.
— И? При чем тут старейшина?
— Не перебивай. В процессе анализа я обнаружила дела не только одобренных, но вообще всех рассматривавшихся кандидатов, думаю ты понимаешь, что их было значительно больше, чем мест. Во всех делах прикреплены результаты их медицинских анализов, которые проводило около 12 различных компаний.
— Полагаю в условиях изоляции и фактически бутылочного горлышка для популяции людей в куполах они хотели минимизировать число наследственных болезней.
— Да, я тоже так подумала, но в том то и дело, что отобрали не самых здоровых. Зато явно прослеживается другая закономерность. Почти 95 % одобренных кандидатов проходили обследование в одной компании. Brotherhood corporation. Я нашла по ней не так много упоминаний в нашем архиве, но угадаешь как в задокументированных переписках обозначен их глава? Вот и скажи мне, что это случайность.
Глава 12: Ад
Саманта попросила оставить её одну. Андрей не особо сопротивлялся. После всего услышанного он пребывал в смятении. Родители Саманты, странный отбор людей. С одной стороны, ему ужасно хотелось пойти с этим к старейшине, с другой — возможно стоит сделать это на свежую голову, переварив всю полученную информацию.
Голова медленно закипала, и Андрей не сразу заметил, что коридор медленно погружался во тьму. Он остановился лишь осознав, что уже не видит на расстоянии вытянутой руки. Через несколько секунд весь коридор оказался затянут странной чёрной дымкой. Знакомый хриплый голос вновь пробрал Андрея до мурашек.
— Похоже, страсти накаляются?
— Прочь!
— Не понял.
— Я сказал, убирайся прочь! Оставь меня в покое!
Андрей дрожал, но уже не от страха. Все эмоции, накопившиеся за сегодня, выплеснулись в одной волне гнева и в ярости он попытался ударами рук разогнать туман. Кто-то резко схватил его руку в полете и болезненно вывернул ее. Туман моментально отступил, оставив после себя лишь стучавшие в ушах отголоски каркающего смеха. Внезапно Андрей осознал, что сидит, прислонившись спиной к стене коридора, а над ним в напряженной позе застыл старейшина, удерживающий его руку в болевом захвате.
— Объяснишь, почему ты кричишь в пустоту и размахиваешь руками?
— Кажется, из нас двоих у вас куда больше секретов, требующих объяснения.
Старейшина в удивлении отпустил его руку, и Андрей попытался встать, но голова тут же закружилась, и он снова провалился во тьму.
Пробуждение было болезненным. С трудом продрав глаза, Андрей обнаружил, что валяется на раскладушке в кабинете старейшины. Последний сидел за своим деревянным столом и внимательно изучал что-то, лежавшее на поверхности. Но стоило Андрею пошевелится, старик моментально повернулся и уставился на него немигающим взором.
— Как самочувствие?
— Уже лучше, спасибо.
— Врешь. Было бы лучше, ты бы уже вскочил, а не валялся пластом.